— Так они и так паслись!
Но Калой не сдавался:
— А вот теперь? Я скажу им: посмотрите на эту глупую девчонку, она не верит, что вы меня понимаете! — Он надул щеки и извлек из рожка те самые звуки, которые извлекал, когда учился играть.
И на удивление Зору бараны подняли головы и посмотрели в их сторону.
То ли Зору поверила Калою, то ли нет, но только глаза ее снова загорелись, и она засмеялась.
— А Калой-Кант остался слепым. И про птицу Симурх и про курочку Тушоли ты все наврал!
— Так ты что же, знала про Калоя?
— Да.
— А зачем заставила меня рассказывать, зачем слушала? — удивился Калой.
— Так. Интересно… И врешь ты интересно: «Калой жил в Эги-ау-ле!» — Она снова рассмеялась.
— Не жил, — рассердился Калой, — так живет теперь! — И он хлопнул себя по груди.
Зору перестала смеяться и снова колючими глазами посмотрела на него.
— «Калой!» А Чаборз из тебя курицу сделал!.. Думаешь, не видела?.. — Она убежала.
Калой не посмотрел ей вслед. И еще долго стоял с опущенной головой, сгорая от стыда.
Конечно, Зору не знала, какую глубокую и больную рану его она посыпала солью и что из этого получится.
Шли дни. Калой по-прежнему пас своих и соседских овец, отыскивал для них места с хорошей травой и очень редко ходил к своему дереву. Зору иногда как бы невзначай подгоняла своих коз к его стаду. Он ругался, но не прогонял ее. Раза два ей все же удалось послушать рожок. Калой играл печальные напевы, и глаза его бывали грустными. Он почти не замечал Зору, не говорил с ней, но ему было приятно, что она хочет быть с ним, что он теперь не один.
5
Пришел конец месяца этинга[53]. Дозревал ячмень. Люди готовились к уборке. Все теперь жили только этой мыслью. Дождь, туман или даже солнце без меры могли одинаково погубить урожай.
Как-то утром Пхарказ попросил Гарака, чтобы Калой забрал и его коз, потому что Зору приболела. Гарак согласился.
Калой захватил с собой еду, сказал, что он останется ночевать в горах, потому что перегонять коз нелегко, да и трава там лучше, и повел стадо на пастбище.
Днем Гарак, Пхарказ и другие мужчины аула сходили на поля, посмотрели ячмень, овес, попробовали зерно на зуб, на вкус и решили, что завтра или послезавтра — крайний срок начинать жатву.
Но после полуночи жителей Эги-аула и хуторов разбудили выстрелы. А вслед за ними послышался отдаленный звон — жрец Конахальг бил в гигантский родовой котел для варки пива.
— Аллаху солат! Аллаху солат! — зычно кричал со своей крыши Хасан-мулла.
Люди выбегали из башен и, пораженные, цепенели. На соседнем склоне горы бушевало яркое пламя пожара. Гарак тоже выскочил на лестницу. Пхарказ вылез на башню.