Каждому можно было чем-то помочь. Но только не Турсу. Его террасы были полностью сровнены со склоном и занесены глубоким слоем песка и камня. Здесь просто нечего было делать.
Турс целый день трудился на участке брата. Он распорядился привезти сюда остаток навоза. А Гарак был весел и работал как никогда. Он сегодня впервые узнал, что значит потерять брата и снова найти его. Он понимал, что земля у них общая, отцовская, и поделили они ее сами. Знал, что теперь надо будет обеим семьям кормиться вот с этого оставшегося клочка И нее же Гарак был рад. А Докки не могла подавить в себе чувства досады за то, что придется бедствовать, так как урожая с земли им самим хватило только на три месяца и хлеб приходилось выменивать на скотину. А что же будет теперь?.. Бедность убьет их. Слезы застилали глаза. Беда — для всех беда. А для бедняка — она вдвойне.
Но их ждала иная судьба.
Домой братья и Докки пришли поздно. Турс был усталый, но спокойный. Он увидел заплаканные глаза жены и тихо сказал:
— Не будем раньше срока справлять поминки. Аллах всемогущ. Здесь он у нас взял, — значит, где-то отдаст. Грех отчаиваться, грех роптать… Так говорит Хасан-мулла. У меня есть еще руки. Покуда я жив, вы не останетесь без ничего…
Доули виновато улыбнулась:
— Да разве я о том! Я счастлива, что ты остался. Не знаю, кому и молиться за это!
— И я не знаю… — помолчав, неожиданно ответил Турс и, подумав, добавил: — Только, ее ш уж так хорошо, что я остался, за это благодари Гарака.
После ужина он смял со стены чондыр[14], уселся на нары, долго настраивал волосяные струны и наконец повел смычком.
Он играл старинную горскую мелодию, протяжную и грустную, как долгие зимние сумерки, как жизнь человека, у которого сверху недоступное синее небо, снизу серый камень, а кругом дикие силы природы.
Тихо вошел Гарак. Постояв, приблизился к очагу, опустился на низенькую скамейку. Доули поднялась ему навстречу и снова села на пол, продолжая перебирать шерсть. Немного погодя, незаметно вошла и остановилась у дверей Докки. Турс, казалось, никого не видел. В очаге легким бездымным пламенем теплился огонек. Над светильником по бревнам потолка тонкая струйка копоти чертила ровные круги. Стены словно раздвинулись, исчезли, и вместо них сама ночь, темная и тяжелая, встала вокруг людей. Пели струны. И Турс, думая вслух, пел тихим, глубоким голосом:
— Отчего вы, горные реки, седые?
— Мы от вечной боли в боках седые.
— Отчего ж ты, птица в небе, седая?
— И ответил орел:
— В облаках летаю.
— Отчего же вы, горы отцов, седые?
— Мы от горя и доли твоей седые….