— Спасибо, хаджи, за беседу. Мне бы давно уйти, но о разном думаешь, а ответить не каждый умеет.
Уже во дворе Хасан-хаджи положил руку на плечо Калоя и, как бы спохватившись, сказал:
— А вторую твою просьбу — поминание — мы выполнили.
Калой не сразу понял, о чем речь.
— За всех усопших и отдельно за родителей твоих мы молились у могилы Мухаммеда… И скажу тебе… честно: Гойтемир молился горячее всех!
Калой посмотрел на Хасана-хаджи, чуть прищурился.
— Горячее всех?.. А чего бы ему?..
Хасан-хаджи усмехнулся:
— Палка имеет два конца. Протяни ее — один возьмется за один, второй обязательно захочет, чтобы ему дали другой. Куда поворачиваются твои мысли?
— Но зато, если протягивают кинжал, каждый, мне думается, возьмет его только за рукоятку!.. Спасибо. Счастливо оставаться! — возбужденно крикнул Калой и быстро удалился.
— Благополучия тебе! — сказал вслед юноше Хасан-хаджи.
И когда тот скрылся за башней, поскреб у себя за ухом и тихо сказал:
— Не мозг, а кипящее масло.
Молва с каждым днем все шире, все дальше разносила по дворам рассказы хаджей. Рядом с правдой бежала неправда. О них говорили чуть ли не как о святых. Каждый родственник старался превознести своего паломника. И выдумкам не было конца. Про одного говорили, что он привез живую воду, про другого, что он запасся спасительной горстью земли с могилы самого пророка. Но выше всех поднималась слава Хасана, потому что он один был среди паломников муллой. По рассказам самих хаджей, он говорил с арабскими муллами на их языке и привез много «джейнов»[63], которые никто, кроме него, не умел читать. А в джейнах записана вся мудрость Ислама. Слухи эти дошли и до родственников Докки, и они привезли ее в Эги-аул, чтоб показать Хасану-хаджи. Кто, как не он, должен был избавить несчастную от джиннов?
Калой любил Докки как родную мать. Другой матери он не видел, не знал. И мысль о том, что, может быть, Хасан-хаджи сумеет помочь ей, волновала его.
В ту же ночь, как привезли Докки, он отправился к Хасану и стал просить за мать.
По своему обыкновению Хасан-хаджи задумался, потом достал привезенные из Мекки джейны, почитал, перелистывая хрустящие страницы, и, не выходя из задумчивости, произнес:
— Кое-что Аллах дал в руки человека. Но главное — только в его власти… Амин.
Калой слушал внимательно. Он знал теперь, как сказал ему сам Хасан, что он только человек. Но Калой думал и о том, как много мудрости почерпнул этот человек из священных книг, и это вселяло в Калоя веру в силу знаний Хасана.
— Аллах велит нам, — продолжал Хасан-хаджи, — употребить с пользой для человека все наши умения. Ну, а чего мы не можем, того, значит, нам не дано… Ты понимаешь?.. Не тело, ее ум во власти злых джиннов, которые подстерегли ее, когда она всецело предалась своему горю и забыла, да простится ей, имя того, кого только и боятся силы тьмы. Что мы можем? Мы можем повторить за нее имя Аллаха столько раз, сколько раз за это время она должна была вспомнить его.