— Тогда, что, черт побери, происходит?
— Я не знаю.
— Есть что-то, о чем бы ты хотел со мной поговорить?
— Я не знаю.
— Что ты имеешь виду, говоря, что не знаешь?
— Я не знаю.
— Что имеешь в виду, говоря, что не знаешь?
— Я не знаю. Это означает, что я не знаю.
Ток, ток, ток.
Все это время я пытался спасти цепляющуюся за жизнь руку любви, чтобы она не исчезла. Я чувствовал, что если она затонет, то на широкой поверхности бурного моря не останется указателя, где покоится наша великая любовь. Цепляющаяся за жизнь рука любви была знаком, буйком, который поддерживал в нас надежду, что однажды мы сможем спасти затонувший корабль. Если она затонет, то координаты будут потеряны, и мы даже не будем знать, где ее искать.
Даже в моем странном положении этот образ нашего горя заставил мое сердце страдать.
За все это время из-за своей огромной веры в себя и нас она не обратилась ни к кому за помощью. Ни к друзьям, ни к семье. Потому что она очень долго думала, что это пройдет, но затем, через много недель, когда ситуация обострилась, до нее начала доходить страшная правда. К тому времени она использовала весь арсенал уловок: отступление, натиск, гнев, соблазн, допрос, любовь, угрозу.
Логику, любовь, похогь.
Теперь перед ней начала вырисовываться эпитафия нашей любви. Понимание.
Странно, что меня даже не беспокоило то, что происходит. Я знал, что это ужасно, но не думаю, что я понимал, к чему это приведет. С глупой невозмутимостью, которая была свойственна мне всю жизнь, я волновался только из-за одного. Возможно, подсознательно я предполагал, что она оставит меня одного, изменит жизнь вокруг меня и моих новых проблем. Но большую часть времени я не думал о ней и о том, что с ней происходит, так я был сосредоточен на моей навязчивой идее.
Тогда однажды ночью она не вернулась домой. Я работал в кабинете, читал дневники, делал записи и заснул на софе — она была удобней кровати, потому что была сломана и на ней можно было вытянуться. Когда на следующее утро Физз пришла в кабинет, я ничего не сказал. Я даже не знал, что ее не было дома.
Она не выходила из комнаты целый день. Физз закрылась в спальне и плакала. Сквозь тонкие кирпичные стены нашего барсати, расположенного на втором этаже, ее рыдания эхом разносились по всему дому. Я пытался успокоить ее пару раз, но чисто формально.
— Не надо. Открой дверь.
Это было действительно глупо. Это ничем не могло помочь
— Физз. Физз! Физз?
Сделав эти формальные попытки, я вернулся в кабинет. Вскоре ее рыдания превратились для меня в бесконечные «ток, ток, ток», и я перестал их замечать. Только выйдя на кухню, чтобы приготовить себе обед, я услышал их снова. Я предпринял еще несколько попыток поговорить с ней, но она отказалась отвечать.