Возвращение, или Свободу попугаям! (Фирсанова) - страница 56

Утренняя, острая, пронзительно чистая свежесть середины лета мало-помалу сменялась теплым деньком. Я дышала полной грудью, подставляла лицо ветерку и улыбалась от уха до уха. Некоторое время мы молчали. Это было спокойное, умиротворенно-довольное молчание людей, объединенных общей целью и вполне расположенных друг к другу, таких, которым приятно не только беседовать меж собой, но и просто слушать. Слушать просыпающийся за нашими спинами город, случайную болтовню проезжего и прохожего люда, птиц, насекомых, дыхание ветра. Когда народа, стремящегося до жары успеть в Мидан и сладить с делами, стало поменьше, я вдруг спросила, позвав следующего впереди мужчину:

— Эй, Гиз, а Гиз это твое имя или прозвище?

— Почему это тебя так интересует магева?

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо, — я показала киллеру язык. — А вообще-то Лакс, Кейр и Фаль это ведь, сам знаешь, сокращения от имен полных, вот я и любопытствую, ты такой же длинносочиненный или как?

— Или как, — хмыкнул он. — Мое имя осталось за порогом служения. Гиз — прозвище. Я не могу перевести его точно, в местном языке нет такого определения. Это узкий, тонкий трехгранный клинок, не длиннее среднего кинжала, способный пройти сквозь кольчугу или отверстие в броне.

— Его еще и ядом, небось, мажут, — подсказала я.

— Мажут, — намек на холодную, чуть удивленную моей догадливостью улыбку тронул губы Гиза.

— Знаю, я читала о таком оружии, у нас оно считается разновидностью стилета, — продолжила я, довольная собой (не зря папин справочник временами полистывала). — Тебя красиво и, по-моему, метко прозвали, мне нравится. Интересно только за профессиональные навыки или за телосложение и манеру речи?

— Думаю, за все сразу, — пожал плечами мужчина, но, кажется, я ему польстила.

— А в нашем мире Гизы когда-то были герцогами, родней короля одной весьма интересной страны, — поделилась я своей ассоциацией. — Ты, кстати, не из дворян?

— Мое прошлое осталось позади, не стоит его ворошить, магева, — замкнулся в себе Гиз, отвернулся и, похоже, собрался послать коня вперед, подальше от болтливого языка любопытной девчонки.

— Ладно, ладно, не сердись, уважаю право на частную жизнь! Свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого, — я примиряюще подняла руки ладонями наружу.

— Это как? — поинтересовался новым правилом Кейр.

— Ну вот, к примеру, коль ты захочешь добавлять в нашу кашу столько соли, сколько заблагорассудится, сыпь, но только до тех пор, пока это не покажется слишком соленым другим. А уж коль покажется, то придется общий котел солить умеренно, а себе добавлять по вкусу позднее. Сам понимаешь, дело касается не только соли, но и всех прочих аспектов жизни. А все конфликты возникают на границах личных свобод и нашего понятия об этих границах.