Прочитала в «Нью-Йорк таймс», что птичий грипп добрался до Румынии, причем вирус (H5N1), судя по всему, мутировал и нельзя исключить, что теперь он опасен и для человека тоже. Сперва я расстроилась из-за румын, а потом подумала, что это неплохая возможность. Я ведь могу полететь туда, отыскать больную птицу и подружиться с ней? Оказаться первым в Европе человеком, умершим от птичьего гриппа, — в этом есть что-то возвышенное, вариант смерти с высоко поднятой головой. Эта идея ничем не хуже других, а лучше у меня все равно нет.
Когда я покупала билет назад в Европу, позвонил Кшиштоф. За последнюю неделю дважды заходили Констанция с психогейром. Они приходят вроде бы проведать Финч Хаттона и узнать, нет ли новостей от меня, но, покончив с этим, закрываются в папином кабинете и долго не выходят. В последний раз торчали до позднего вечера, и после их ухода Кшиштоф обнаружил, что они топили камин, пили вино, а ковер перед камином скомкан. Услышав это, я расхохоталась. Вот дают, превратили мой дом в бордельчик. Мне тоже казалось, что они хорошо подходят друг другу, но я считала их слишком добропорядочными, не думала, что они осмелятся перейти к делу. Бледный, располневший бородатый психогейр старше Констанции лет на двадцать пять. И у него есть жена и дети. Невероятно. Но он очень любит всяких зверушек, и она купилась на это. Уболтал девочку. Я в шоке. Да ладно, пусть. В этом есть и какая-то красота. Любовь ходит своими путями. И ей нет дела до возраста и прочего. Мне эта история очень даже поможет. Отныне психогейр мне совершенно не опасен. Теперь он у меня в руках, потому что они оставили Кшиштофу пятьсот крон, чтобы он ничего мне не говорил. Я попросила Кшиштофа в следующий их приход спрятать среди книг видеокамеру. Она лежит в коридоре в ящике. А он должен не забыть зарядить аккумулятор, войти в меню и убрать вспышку, чтобы не зажигалась во время съемки. Далековато зашел этот психогейр. Спит с восемнадцатилетней школьницей в доме своей же суицидальной пациентки. Это материал на первую полосу, если кто- то вздумает слить информацию. Мне нравится эта мысль.
19 марта
В аэропорту Страсбурга по утрам — в шесть утра — играет пианист. Я решила, что нужно это отметить. Потому что подумала, что трачу слишком много времени на раздумья о себе и почти не обращаю внимания на все остальное, что есть в мире кроме меня. Когда человек угнетен, этот перекос происходит мгновенно. И планов никаких не хочется строить. Я думаю, когда человек планирует самоубийство, он становится очень эгоистичен. Тут дело в масштабе. В перспективе смерти, ее абсолютности и драматизма трудно дать место и увидеть значение всего, что менее абсолютно и менее драматично. Раньше я смотрела на других людей, и они были мне не безразличны, часто я даже чувствовала, каково у них на душе. Ту же Констанцию, например, я понимала гораздо лучше, чем она себя. Меня еще и поэтому не очень удивило, что она соблазнилась психогей- ром. А теперь я давно ни о ком не думала. Но все-таки сумела вот обратить внимание на пианиста. Возможно, он играет там каждое утро. Возможно, он ежедневно встает затемно, едет в аэропорт и играет там в баре во время завтрака. Это его жизнь. А моя устроена совершенно иначе. Он играет в баре, а я лечу в румынскую деревню, чтобы отыскать там больную заразную птицу. Мы очень разные. И наши пути пересеклись на каких- то полчаса, пока я пила в баре свежевыжатый сок и курила сигарету, которой угостил меня парень, которого я не знаю как зовут, но которому я в ответ на его «куда вы летите» наврала, что я балерина и направляюсь в Москву, потому что меня пригласили танцевать в «Лебедином озере» с русским балетом. Он заметил, что я не похожа на балерину. А я ответила, что время не стоит на месте и что, судя по всему, он за ним не поспевает. Тогда он спросил, что неужели теперь для балерин курить — обычное дело. Это происходит куда чаще, чем принято думать, ответила я. Мы находимся в постоянном стрессе. Это профессия, которая предъявляет к человеку высокие требования.