Мальчик-обезьян, он же дизайнер, презрительно взглянул на протягиваемый ему карандаш с листком, но спорить не посмел. Минут через двадцать на листке среди резких штрихов и прочих каракулей стало проступать нечто вроде контуров моего помещения, там и сям перегороженного какими-то дурацкими арками, гнутыми проемами и ломаными углами. Я смотрела на это с грустью.
– Знаете, – не выдержала я наконец, – мне бы хотелось... Э-э... Как-то не загромождать пространство, что ли. Оно у меня, сами видите, и так-то не очень большое. Кроме того, весь свет идет из окна, а если вы его отгородите аркой, то у дальних стен вообще темно будет.
Художник окинул меня огненным взглядом.
– Преломление света, – был мне ответ, – создает дополнительное разбиение пространства на сложные зоны. Это добавляет интимности и изолированности, и в конечном итоге приводит к удлинению перспективы, тем самым заставляя пространство растягиваться. Это его увеличивает, а никак не уменьшает. Кроме того, сейчас в моде такие вот раздробленные линии, все только их и просят исполнить.
Я вздохнула. Ну что мне, спорить с ними, что ли? Объяснять, что у меня тут будет галерея, а не интимный салон? Себе дороже, только время ведь терять. Я притворилась, что он меня убедил, и еще немного побеседовала с ребятками про покрытия стен и пола. На пол мне были предложены, кажется, итальянские кафельные плитки под каррарский мрамор и крокодиловую кожу, «чтобы создать различные зоны в интерьере», а на стены – то ли дамасский шелк, то ли лионский бархат. А, да, и еще зеркала. Половину помещения предлагалось вымостить зеркалами, опять же с целью смещения перспектив. Как среди всего этого предполагалось развешивать какие-то картины, ради которых, собственно, все и затевалось, мы не обсуждали.
Через два дня из фирмы с курьером прислали эскизы дивной нечеловеческой красоты. Шелк, бархат, зеркала и шкуры фаянсовых крокодилов сливались на глянцевых рисунках в один сплошной восторг. Перспектива была невыразимой. К этому великолепию на двух листках, скромно сколотых скрепочкой, прилагалась специально запрошенная мною смета. Верхний листок я перевернула, не вчитываясь, сразу отыскивая глазом конечный результат. Сто двадцать тысяч долларов. Ни много, ни мало. За перспективу в турецком борделе.
Вечером, в порядке юмора и смеха, я показала все это Сашке. К моему ужасу, он воспринял все совершенно серьезно, внимательно рассмотрел эскизы, пробежал глазами по смете, кивнул и собирался было засунуть все это куда-то к себе, когда я, осознав, что тут происходит, выхватила злосчастные бумажки у него из рук.