Сашка покосился на меня недоверчиво.
– Это который у тебя пиджак от Шанель? Я его видел?
– Видел, конечно. У меня их, знаешь, не сто. Серый такой. Я в нем довольно часто хожу.
– Так это что – Шанель? Настоящий, в смысле – родной? А стоил он сколько?
– Роднее не бывает. А стоил не помню сколько. Делать мне нечего, такие глупости помнить.
Ну да, если я тебе сейчас скажу, что он с помойки за десять долларов, ты же ведь не поймешь... Хотя Нику я бы, пожалуй, сказала, мы б вместе поржали. Впрочем, не будем о грустном.
Сашка пожал плечами.
– Надо же. А по нему и не скажешь. Он скучноватый какой-то, серый. Нет, ну если правда Шанель... Тебе виднее, конечно.
– Ради тебя я на него бантик привяжу, – хмыкнула я. – С блестками. Поярче будет. Но вообще, Сань, если честно, ты меня сейчас просто потряс.
– Чем это?
– Ну как же? Для выпускника Физтеха и делового человека ты просто отлично разбираешься в женской моде. Я прямо не ожидала.
То ли я действительно попала в правильное, то есть чувствительное, место, то ли мне просто повезло, но, отдать Сашке должное, ему хватило совести смутиться. Ну, или сделать вид, что смутился. Для олигарха это, в общем, нетипично. Смущенный олигарх – в наше время это почти оксюморон.
– Да ладно тебе, Лиз. Я не думал, что ты так... воспримешь. Поступай как хочешь, ты все равно всегда красавица.
Я приняла эту пальмовую ветвь. Или что там полагалось протягивать в знак примирения? Оливу?
– Ты мне лучше скажи, Сань, на картины же, наверное, надо какие-то цены придумать? Ну, в смысле, уже к презентации, да?
– Обязательно. Там наверняка кто-нибудь чего-нибудь захочет купить, ну, из вежливости, ради парада. Так часто делают.
– Вот. А какие цены писать? Если я в два раза подыму от того, что сама платила, нормально будет?
– Смотря сколько ты платила.
Я сказала. Сашка посмотрел на меня недоверчиво.
– Ты их что, с помойки взяла? Что это за картины за такие деньги?
– Нормальные картины. Недорого, да. Художник неизвестный, и не из Москвы. Я не считаю, что это плохо.
– Ну да, – с сомнением согласился Сашка. – Тебе видней. Но меньше штуки никаких цен быть не должно, это вообще неприлично. А лучше несколько.
– Чего несколько? – не поняла я.
– Штук. Тысяч то есть. За картину.
– Да кто ж их тогда купит-то? – испугалась я.
– Их у тебя по двести долларов никто не купит, – пожал плечами Сашка. – А так – есть шанс. Если сумеешь красиво выступить и слова правильные рассказать. И пиджачок поярче не помешает, – поддел он меня напоследок.
Пиджачок я, конечно, менять не стала, не на ту напали, но в день накануне презентации меня, тем не менее, пробило на легкий мандраж. Вообще-то я довольно спокойно, если не сказать равнодушно, отношусь ко всякого рода публичным событиям. Не то, чтобы их в моей жизни было очень много, но те, что все-таки были, я встречала с невозмутимым спокойствием. Во-первых потому, что всегда знала – я красавица, а во-вторых – мне, в общем-то, было наплевать на то, что обо мне думают, подумают или могут подумать посторонние люди. Исключением были только различные массовые мероприятия в Женькиной частной школе, и то лишь потому, что там дело касалось не столько меня, сколько моего сына, и любой мой промах мог отразиться на нем. А уж сейчас, с учетом того, что Женька благополучно находился в другом полушарии, а я не могла перестать думать о том, что я завтра буду говорить или делать, выходило, что нервы у меня изрядно расшалились.