— Она точно жива? — поинтересовался бородач у конунга. — А то валяется, словно труп.
— Не знаю, — покачал головой Хаук, — но когда очнется, то учтите, что жар от нее посильнее, чем от камина. Может обжечь!
— Надо же, — задумчиво пробормотал малорослый фэйри, оглаживая роскошную бороду. — Жар-птица… Кто ж знал, что такие бывают!
И, со значением вздохнув, махнул рукой подчиненным.
Клетка перла через сад, точно исполинское чудовище, с которого сорвали шкуру. Гордо отблескивали обнаженные ребра, семенили, дыша, как кузнечные мехи, носильщики. В испуге отводили ветви деревья, чуть ли не шарахались в стороны кусты.
Позади всех тащились, зевая, как выброшенные на берег сомы, викинги.
От равномерного потряхивания в седле немилосердно хотелось спать. Ивар начинал клевать носом и просыпался, чуть ли не уткнувшись в густую гриву собственного скакуна.
Скажи ему кто полгода назад, что сможет спать в седле, — не поверил бы!
Очнувшись, поспешно вскидывался, оглядывался мутным взором. Но вокруг ничего не менялось. Все так же маячил впереди толстый зад жеребца Вемунда, снабженный длинным хвостом, все так же тянулся по сторонам бесконечный лес, лишенный каких-либо признаков жизни. Деревья стояли, замерев, точно стражники на посту, и только кусты тревожно шевелили ветвями, похожими на длинные руки с множеством ладошек.
Все же обитатели леса, разумные и неразумные, обладающие телами и нет, спешили убраться с дороги викингов. Обещание короля Оберона, что никто не посмеет помешать в пути, выполнялось безукоризненно.
— Даже скучно, — бормотал Нерейд, вертясь в седле, точно его в задницу тяпнула оса. — Ни подраться не с кем, ни поболтать…
— Подерись со мной! — предлагал Вемунд, приглашающе сжимая огромные кулаки.
— Лучше поговорим! — Рыжий задира тотчас умолкал и поспешно нахлестывал лошадь, уезжая вперед.
На стоянках сухостой словно сам прыгал в руки, костер загорался после первого же удара кремня по огниву, и даже дождь предпочитал проливаться где-то в стороне, не смущая путешественников своим присутствием. Все ужины заканчивались одинаково — обращением к небольшому бочонку, который днем был скромно пристроен позади седла Хаука.
С негромким хлопком открывался краник, и в подставленные кружки почти без плеска, играя бликами в свете костра, струилось темное и крепкое пиво, исходящее горьким ароматом хмеля. И сколько бы ни выпили за вечер, бочонок всегда оставался полон.
Выклянчил его Вемунд. Когда на следующий день после поимки чудной жар-птицы викингов пригласили к королю, то пойманная птаха, злобно оскалив зубастый клюв, переливалась багрянцем и золотом в установленной около трона клетке, а сам Оберон пребывал в превосходнейшем расположении духа.