— Паш, ты успокойся, — посоветовал Белов негромко, — пока что мы все равно ничего предпринять не сможем. Я сейчас на Профсоюзную уеду, а ты тут разберешься не торопясь.
Белов как бы уравнивал себя со Степаном, давая ему понять, что Чернов в данном случае им не помощник.
— Надо чем-то людей занять, — сказал Чернов злым голосом. Когда Белов был так важен и уверен в себе, Чернов почему-то чувствовал себя дураком, — или они к вечеру перепьются и утром у нас будет еще десяток трупов.
Степан усмехнулся.
— Вот ты и займи, Черный! Саша! — заорал он неожиданно. — Заходи, хватит подслушивать!
Все трое уставились на дверь, которая тихонько приоткрылась, и показалась пунцовая Саша с какой-то папкой в руках.
— Как ты догадался, что я подслушиваю? — спросила она у Степана тоненьким голосом.
Мужики переглянулись. Сначала Белов посмотрел на Чернова, потом Чернов на Степана, потом они все трое перевели взгляд на Сашу и захохотали.
Никому — ни одной другой сотруднице или сотруднику — они не спустили бы подслушивание под дверью. Но почему-то им даже в голову не приходило, что Сашино подслушивание ничем не лучше, чем чье-то еще.
Они — все трое — относились к ней с некоторым налетом романтического рыцарства, в котором было всего понемножку — тоски по тому, что не сбудется никогда, по собственной юности, уже скрывшейся за поворотом, по необременительным, легким, ни к чему не обязывающим отношениям, которых не бывает на самом деле, странной смеси бесшабашности, удовольствия, молодецкой удали, снисходительности и желания защищать. И еще где-то совсем глубоко было нечто трудноопределимое — сухое щелканье на крепком ветру рыцарских штандартов, шум моря в скалах, развевающиеся вуали, очертания нежных губ под струящимся шелком, топот лошадиных копыт по плотной и сырой от росы земле, запах вереска и тумана, крепостная стена до неба в серых пятнах лишайника, и в прекрасных холодных северных глазах — обещание верности и счастья на следующие десять столетий.
Не то чтобы она об этом знала — знать этого она не могла, потому что они и сами этого не знали и никогда об этом не думали, — но чувствовала что-то такое и иногда пользовалась этим.
— Не смейтесь, — попросила она и улыбнулась робкой улыбкой. — Просто мне страшно и противно. А я же знаю, что вы мне ничего не расскажете, даже если я к вам приставать буду.
— Это точно, — подтвердил Степан. — Да и рассказывать нечего. Так что возвращайся-ка ты на Дмитровку, Александра. Да, предупреждаю всех, что завтра в семь я должен быть у Ивана в школе, там какая-то училка отчислять его вздумала. Так что завтра вечером меня не будет. Саш, попроси Зину чай принести. У меня от кофе в голове октябрьская революция происходит.