— Дом пустой, — сглотнув подступивший к горлу комок, сказала Пэт.
Грязнов понял, что имела в виду дочь. Оторвался от своего занятия, огляделся, словно только что увидел произошедшие перемены, и качнул головой:
— Дом был наполнен мной.
После чего достал из валявшейся на столе золотой коробочки пару пилюль и принял их, запив водой из бокала.
— А сейчас?
— Я был его тайной, я был его жизнью и его дыханием. Без меня он пуст.
— А сейчас? — повторила Патриция.
— Сейчас мы уезжаем и, вполне возможно, больше никогда с ним не увидимся.
Песня закончилась, а новая не зазвучала. В наступившей тишине Кирилл поднялся на ноги, медленно прошел по комнате и остановился у двери, прикоснувшись рукой к косяку.
— Он любит, и он простит. Он знает, что я должен ехать. Но он надеется, что я вернусь. Больше ему ничего не остается.
— А ты?
— Я тоже.
— Кажется, это все, что нам остается, — надеяться.
— Но сейчас у нас появились для этого все основания, ведь так?
Грязнов улыбнулся, и Пэт поняла, что ее тайна раскрыта. И машинально дотронулась рукой до живота.
— Откуда ты знаешь?
— Я твой отец, кому же еще знать, как не мне? — Он подошел к дочери, которую многие называли Избранной, и нежно провел пальцами по ее щеке. — Ты уже знаешь кто?
— Девочка, — тихо ответила Патриция.
— Это замечательно. — Ей показалось или на глазах Кирилла действительно блеснули слезы? Или в его душе? Или показалось? — Девочка — значит мир.
Девочка — это очаг, очаг — это дом, дом — это мир. А мальчик — костер, костер — это поход, поход — это война.
Девочка — значит мир.
— Не сразу, — вздохнула Пэт.
— Но он будет. — Грязнов обнял дочь. — Джезе знает?
— Нет.
— И не скажешь?
— Нет. — Она закусила губу. — У него своя дорога, и я не хочу мешать.
Ее любимый мужчина слишком силен, но мощные крылья несут его в противоположную сторону. Он готов бросить все, но Патриция не хотела прерывать полет неукротимого Папы. Потому что, сойдя с пути, он перестанет быть собой.
— Это нечестно, — тихо сказал Грязнов. — Хотя бы скажи ему.
— Это мое решение, — упрямо отозвалась Пэт. Постояла, прижимаясь к отцу, и поняла, что не может оборвать разговор вот так, резко, — Кирилл ждал продолжения ответа. — Джезе изменил меня.
— Я знаю.
— Но он никогда не сможет встать рядом со мной… С нами.
— Сможет, если захочет.
— Если мы поставим его в такие условия, что он вынужден будет захотеть. Но будет ли он счастлив?
— Даже не зная о своей дочери, Джезе все равно не будет счастлив — ведь он знает тебя.
— Память обо мне скоро станет для него просто приятным фоном. Недоступная дама, идеал любого рыцаря… — Патриция улыбнулась. — Это не помешает ему вести прежний образ жизни.