, ни дареной картошки – увы! – ни самому съесть, ни выгодно продать (это не 1947 год!); в наличные 4 доллара мог бы здесь употребить гораздо выгоднее и – на нужды неотложные. Целую обоих, но порю розгами. Юра:
статью надо прояснить ! Присманова: имажинизм, от внешнего (вещей) к невещественному, путем «игры слов»; сердце, запутавшееся в голове. Раевский, тютчево-гётевское и христианское. Мамченко – «высокое косноязычье» (никаких упражнений со словом, как у Хлебникова). Монпарнаса — нет! Гингер в прошлом – забавы чудака-«отшельника». Ставров (перестал писать стихи) — импрессионист зыбко, нервно. Маковский —
классичен, золотое равновесье (петербуржец, редактор «Аполлона»!). Червинская: приглушенный разговор в сумерках с собою самой – о душе и получувствах-полумыслях. Иванов – сладость + насмешливая
[13] грусть, Г.В. Адамович – без сладости и без иронии. Корвин: стремление «опрозаичить» поэзию, ирония. Я: поэзия без поэтичности, но не так проза, как у Штейгера; Прегель: гражданственность, между прочим; Сирин: виртуозно, «искушенно». Штейгер с Червинской – более
субъективны (Червинская – интимизм), я – более
объективирован – как и Раевский, Ладинский; Смоленский – пафос, поза, но талантлив; молодые (Beличковский и пр.) – мало «культуры слова»:
случайные слова , не выписано, не сделано – бойтесь неясности,
надо, чтоб читатель понял ! Пишите! Как переносите климат? С кем сдружились. Осторожно! Целую обоих.
Дуся.
Простите, милый, что добавляю (к статье)!
5. Ю.П.Иваску
17 сентября 1958г., Мюнхен, Германия.
Дорогой капризуля и чухна,
наконец отлегло чуть-чуть в смысле хозяйственных забот («…средь разных маленьких, житейских дел», – помнишь строчку Ладинского?), и вот урвал «час-другой» для писем. Нет, напрасно Ты пишешь «спасибо» за прием, тебе оказанный: Дуся собирался Тебе «оказать» прием получше – вообще, квартирные дела, как ни стыдно сказать, все так испортили, и так все вышло «не так», что я потом, проводив тебя, даже ночью чуть-чуть разнюнился. Не пришлось поговорить с Тобой так, как воображалось; вообще слишком многого не пришлось.
И я уже мечтаю, что через год — если, даст Бог, все обойдется – приедешь в лучшее для меня время, и мы (я возьму отпуск) будем бродить по паркам и лесам (хотя Ты против лесов, лишь за парки), и говорить о стихах, и читать стихи. Поговорим и о другом — и все это не торопясь, в прекрасном сознании досуга и покоя. (Не смейся над тем, что с хозяйственными заботами я справляюсь так медленно и что обходу лавок посвящаю так много времени. Знаю, что веду себя глупо, да что поделать, если «фантазия» у меня такая.) Примечание это вызвано словами «досуга и покоя».