Никто не ответил мне, когда я спросил:
— Чем займемся теперь? — Мы стояли у серой могильной плиты и глазели на нее. — Все очень, очень странно, — снова нарушил я молчание.
— Знаю, — ответила Джинни.
— Трудно поверить в то, что случилось, — сказал Гершвин.
— Почему? — спросила Джинни. Мы оба посмотрели на нее. — То есть такое происходит все время, каждый день, — продолжала она. — Что заставляет нас думать, что мы такие особенные и нас это никогда не коснется?
— По-моему, Гершвин не хотел сказать, что мы особые, — произнес я. — Думаю, он хотел сказать, что мы всегда думаем, что ничего не изменится, все будет как раньше, хоть и знаем, что это не так. Такова, наверное, человеческая природа. — Я начал терять уверенность в своем красноречии. — Согласен со мной, Гершвин?
Он лишь пожал плечами и сказал:
— Поехали в бар.
Мы так и сделали. Оставили цветы на могиле, вернулись к машине и поехали в «Кингс Армс», где устроили импровизированные поминки.
— Моя любимая история про Эллиота? — повторил Гершвин вопрос Джинни. — Дай мне несколько секунд, и я скажу тебе.
Мы сидели в баре «Кингс Армс» за тем же столиком, что и на дне рождения Гершвина, возможно, даже на тех же самых местах, и пару часов просто выпивали и болтали ни о чем, пока Джинни не предложила поговорить о чем-то более существенном.
— Вспомнил, — произнес Гершвин. — Однажды мы с ним шли по Кингс-Хит-стрит, и здоровый парень из другой школы специально налетел на него. Эллиот на него даже не посмотрел. Тогда этот парень догнал его, толкнул и сказал что-то вроде «Хочешь подраться?», а Эллиот просто посмотрел на него и спросил «Зачем?», как будто на самом деле хотел получить ответ. Это было великолепно. Тот парень просто в осадок выпал. Он-то хотел повыделываться перед своими дружками, показать им, какой он крутой, а Эллиот предложил ему дискуссию о мотивации для драки. Ему, правда, досталось по челюсти, но когда тот парень просто обалдел из-за того, что Эллиот среагировал не так, как он ожидал, — это было классно.
— Хорошо, — сказала Джинни. — Моя очередь. Это не история, это мой любимый образ Эллиота. Помните темный костюм в тонкую полоску, который он купил в секонд-хенде, и пришел в нем ко мне на восемнадцатилетие, хоть его и отговаривали?
— Точно, — сказал Гершвин. — Он носил его под кроссовки. Ему казалось, что он классно выглядит, а мы все думали, что он сошел с ума.
Теперь была моя очередь.
— Помню, это было на химии, нам было лет по тринадцать или четырнадцать, и Филип Джонс был, как всегда, хорошим мальчиком: ходил по классу, подфутболивая сумки, и в том числе подфутболил сумку Эллиота.