Кстати, Лев Николаевич Толстой в своих описаниях жизни русских крестьян конца прошлого века очень точен. Нет никаких оснований не верить ему. Лев Николаевич в своих путевых заметках пишет, что богатым считается крестьянин, семья которого может дожить на урожае этого года до урожая следующего. Таких крестьян, по свидетельству Толстого, примерно двадцать процентов, у остальных восьмидесяти, свои запасы заканчиваются уже к декабрю.
Лев Николаевич даже попытался указать нам всем путь, по которому необходимо идти. Сам надел рубаху и пошел в народ, пахал, сеял и писал для детей сказки. Разве не так, Любовь Владимировна?
— Так, Лев Давидович, но Толстой вернулся к себе в усадьбу и продолжил писать романы.
— А что ему оставалось делать? Ни он, ни я, ни вы, ни даже профессор Котляревский не сможем выдержать крестьянского быта хоть сколько-нибудь продолжительное время. Это не под силу ни эсерам, которые традиционно заигрывают с крестьянством, ни кадетам-заговорщикам, ни дворянам, ни интеллигенции. Вытерпеть это могут только русские крестьяне. Поскольку мы с вами не способны к жизни в таких условиях, нам остается только попытка улучшить уровень жизни этих людей. Мы не можем спуститься до их уровня, по этому пути попытался идти Лев Николаевич, не получилось. У нас тоже не выйдет, мы просто погибнем. Ваш жених тоже к таким условиям не приспособлен. У вас есть жених, Любовь Владимировна?
— Вообще-то есть, Лев Давидович, — девушка задумчиво посмотрела на меня.
— А как его зовут?
Кудряцева какое-то время помолчала.
— Никак. Это совершенно неважно, Лев Давидович.
— Но я же не могу называть его «никаком», — Любаша рассмеялась после этих слов. — Должно же быть какое-то обозначение для этого юноши. Он, наверное, офицер? Красивая форма, погоны,… Что еще нужно девушкам?
— Пусть будет «юноша в погонах», если вам, Лев Давидович это так важно.
Я засмеялся.
— Да, Люба. Хорошо же вы относитесь к вашему жениху. Надо же. «Юноша в погонах». Он тоже в заговоре участвует?
Кудрявцева вздрогнула после этого вопроса. Она подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах появились слезы, а губы слегка подрагивали.
— Так вы все знаете, Лев Давидович?
— Все, да не все, Любовь Владимировна, но много, — я пристально смотрел ей в глаза, внимательно фиксируя ее мимику.
— Почему же тогда заговор до сих пор не разгромили?
— Хороший вопрос, Люба, — я прошелся вдоль стола, прежде чем ей ответить. — Во-первых, кадеты еще ничего и не сделали толком, чтобы их громить. Во-вторых, есть еще надежда на то, что одумаются и займутся делом. Разгромить-то можно. Работать некому. Кадров нет. Вы предлагаете уничтожить предпоследние кадры и остаться с последними? Кто делом заниматься будет? Опять одни большевики? Так нас очень мало.