В бомбоубежище в Крейцберге, где скрывалась Маргарета Пробст, фанатичный нацист Меллер заперся в одном из помещений. Русские узнали, что он там, и попытались сломать дверь. Меллер крикнул: «Подождите минутку. Я застрелюсь». Русские снова попытались взломать дверь. Меллер выкрикнул: «Подождите! Патрон заклинило». Затем раздался выстрел.
В следующие несколько часов убежище кишело русскими, выискивающими девушек. Маргарета, как многие другие женщины, постаралась выглядеть как можно непривлекательнее. Она спрятала под шапку длинные белокурые волосы, надела темные очки, испачкала лицо йодом, а на щеку наклеила большой пластырь. Ее не тронули, но многих других изнасиловали. «Девушек просто окружали и загоняли в квартиры наверху, — вспоминала она. — Мы всю ночь слышали их крики». Позже восьмидесятилетняя женщина сказала Маргарете, что двое солдат забили ей рот маслом, чтобы заглушить ее крики, а другие изнасиловали ее по очереди.
Доре Янсен и вдове ординарца ее мужа, которые вначале считали, что легко отделались, сейчас пришлось туго. В убежище вдову Инге жестоко изнасиловал солдат, заявивший, что его мать насильно вывезли в Берлин, после того как немецкие войска напали на Россию, и с тех пор он ее не видел. Дору не тронули; она сказала, что больна туберкулезом, и русский действительно здорово перепугался. Однако Инге изнасиловали во второй раз, и с такой жестокостью, что она не могла ходить. Дора выбежала на улицу, нашла мужчину, похожего на офицера, и рассказала, что случилось. Он холодно взглянул на Дору и произнес: «Немцы в России вели себя гораздо хуже. Это просто месть».
Семнадцатилетней Елене Майевски и девятнадцатилетней Вере Унгнад тоже довелось увидеть и светлую и темную стороны русского характера. В период грабежей и изнасилований в районе Тиргартена какой-то юный русский солдат спал у входа в подвал, охраняя их от своих соотечественников. На следующий день после его ухода семь или восемь красноармейцев вошли в дом и пригласили девушек на вечеринку, которую русские устраивали в соседнем доме. У девушек не было выбора, но в любом случае поначалу у них не было причин для страха. Правда, местом проведения вечеринки оказалась спальня, в которую набилось десятка три солдат, но и это вначале выглядело безопасным. Молодой белокурый офицер, ставивший на патефон английские пластинки, улыбнулся девушкам: «Присаживайтесь, угощайтесь». Елена села за стол, но Вере вдруг захотелось уйти; она поняла, что это вовсе не безобидная пирушка, и попыталась выйти. Один солдат не выпускал ее и ухмылялся, другой сказал: «Здесь тридцать солдат, так что тебе капут; со мной тебе не капут». Последние сомнения развеялись, но Вера согласилась выйти с одним солдатом: один лучше, чем тридцать, да и убежать от одного легче. Она знала все закоулки в окрестностях, и, если сумеет вырваться, ее никто не найдет, однако солдат не дал ей ни шанса. Он схватил ее за волосы и потащил, визжащую и царапающуюся, в пустую комнату. Вере все же удалось вырваться, и, скинув туфли на высоких каблуках, она босиком побежала по усеянным мусором и битым стеклом задним дворам к развалинам на Путлицштрассе. Затем она руками раскопала в земле яму, натянула на голову мятое ведро и решила остаться там, пока не умрет.