На улице уже стемнело, специальные люди с лестницами стали зажигать уличные фонари, прикрепленные на домах, прохожих становилось все меньше. Найдя указанную мне гостиницу, я договорился о комнатке и отдал за неё четыре серебрушки. Похоже, что цены в столице были просто нереальными. Нужно что-нибудь придумать, иначе только на одно жилье у меня уйдут все мои деньги. Поднявшись в свою комнату, я понял, что цены здесь, иначе чем грабительскими назвать было нельзя. За мои деньги мне досталась темная комната два на три метра с кроватью, где матрац или перина явно были лишними, поскольку ни того, ни другого в наличии не имелось. Вздохнув, я снял клинки и все же устроился на жесткой кровати, положив одну свою сумку под голову, надеясь, что хоть насекомых тут нет.
Надежды оказались напрасными. Пара укусов быстро доказали мне обратное. Задавив кровососов, добравшихся до моего тела, я подгреб свою вторую сумку под себя и окружил свое тело слабым защитным коконом, включив в него еще и вещи, чтобы не обнаружить потом отряд насекомых в своих сумках. Но не успел я погрузиться в объятия темноты, как почувствовал сильный зуд в боку. Поначалу я подумал, что мелкие пакостники все же успели забраться мне в одежду, пока я не поставил защиту, а потом все же догадался, что это вибрирует мой амулет. Я достал его из кармана и сразу услышал радостный голос Алоны.
С ней мы говорили долго, ей было нужно о многом мне поведать. В первую очередь она рассказала мне, что произошло после того, как я ушел. Оказывается, отец настойчиво стал расспрашивать её о всех событиях, что произошли с ней за время путешествия. (Этого и следовало ожидать, хмыкнул я.) После долгого рассказа дочери король не сразу пришел в себя, но потом все же понял, какому риску подвергал свою дочку.
— Алекс, он плакал, когда узнал, что меня ранили в Вернаре, — рассказывала мне сестренка. — А когда узнал, что ты спас меня, поделившись своей кровью, он просто потерял дар речи! Он же до последнего был уверен, что ты обманом вынудил меня породниться, чтобы иметь законные основания на Подгорный трон, но когда я ему рассказала, как ты относишься к королям, что вместо того, чтобы завидовать, ты им сочувствуешь...
Алона говорила много, путано, радостно. Видимо, отца она простила уже до конца, раз такая счастливая, подумал я. На её месте я бы еще недельку его помучил, чтобы знал в следующий раз, что дочь — это не пешка на шахматной доске. Я поддакивал принцессе в нужных местах и слушал её голос, мимоходом задремывая, что даже пропустил начало фразы, а очнулся только на словах: