— Не нужно, спасибо, — живо отозвалась Катя. — Я бы чаю выпила.
— Ну конечно. — Инне не нравился ее тон, не нравился ее вид, не нравилось, что она вообще оказалась у нее в доме — это словно еще приближало к ней беду, и без того очень близкую!
Она ушла на кухню, поставила чайник и оглянулась, заслышав шаги.
— Глеб, откуда ты ее взял?
— Я взял ее под своим забором, — он быстро оглянулся и снова посмотрел на Инну. — Ока сказала, что ушла из дома и что она не может туда вернуться потому, что ее убьют.
— Что?! — вскрикнула Инна и тоже посмотрела в коридор.
Катя где-то далеко говорила нежно:
— Киска. Хорошая киска. Красивая, умная.
— Инна Васильевна, за ней действительно кто-то шел.
— Кто шел?
— Не знаю. Я видел только, что на улице кто-то стоял, когда я выезжал. Я на всякий пожарный по городу малость покатался, прежде чем сюда приехал.
Лучше бы ты вовсе не приезжал, быстро подумала Инна.
— Она сказала, что Любовь Ивановна вчера ушла, чтобы встретиться с вами, и не вернулась. Вы об этом знаете? Ну, о том, что она хотела с вами увидеться?
О да. Инна об этом прекрасно знала.
Звоницкий беспокойно следил за ней — ему было неловко, что он втягивает Инну в проблемы, и одновременно он испытывал облегчение, потому что теперь не нужно одному отвечать за губернаторскую дочь. Когда-то он усадил ее в обкомовскую «Волгу», захлопнул дверь, налил из термоса горячего чаю и выдал огромный ломоть пирога, который сунула ему с собой Любовь Ивановна, уверенная, что «ребенок с голоду пропадает», — и все ее проблемы решились сами собой. Вернее, он, Глеб, решил их.
Все стало по-другому. Девочка выросла, погрустнела — крепкие красные сибирские щеки превратились во впалые, бледные «петербургскою бледностью». Вместо «конского хвоста» из тяжелых вьющихся волос — колечки до ушей, делавшие ее похожей на француженку, насколько Глеб Звоницкий их себе представлял. Теплый черный свитер с высоким горлом — а шейка тоненькая, с синей жилкой под самой скулой. Жилка бьется часто-часто, как у скворца.
Она показалась на пороге кухни и улыбнулась Инне.
— У вас такие замечательные кошки! Очень ласковые.
— Просто вы им понравились. Они никому не позволяют себя гладить.
— Неужели? — светским тоном вопросила Катя. — Можно я сяду?
— Ну конечно!
Она села и сложила руки на черной юбке — ученица католической школы при монастыре Святой Магдалены.
Инне было очень ее жалко — так жалко, что она строго контролировала себя и каждое свое слово.
— Катя, может, вы поедите?
— Нет-нет, спасибо.
Инна с сомнением посмотрела на Глеба, а он на нее.
Ну да. Разумеется, ее надо накормить, а как же иначе?