Что это Любовь Ивановна пропала!..
Инна посидела еще немного, открыла и закрыла крышку на телефоне, осторожно отпила глоток из глиняной чашки с потеками, поморщилась — гадко было и невкусно, — нашарила в кармане зажигалку, зачем-то переложила ее из одного кармана в другой и позвала осторожно:
— Любовь Ивановна!
Тишина в старинном сибирском купеческом доме с метровыми стенами была такая, что слышалось, как где-то далеко тикают часы.
— Любовь Ивановна! Где вы?..
Часы все тикали торопливо, как будто давились секундами. От напряжения, с которым Инна прислушивалась, казалось, что звук то появляется, то пропадает, словно кто-то ходит мимо этих самых невидимых часов, заглушает их собой.
Никто не мог там ходить! В квартире никого не было, только Любовь Ивановна, открывшая Инне дверь.
Или… был кто-то еще?..
Инна поднялась и осторожно, стараясь не цокать каблуками, подошла к двери.
— Любовь Ивановна?..
Темный коридор, подсвеченный кухонным светом, пропадал в темноте, будто черная дыра, поглощающая свет и пространство. Что там дальше — непонятно, то ли есть, то ли нет.
В спине и затылке что-то подобралось, казалось, отвердело и зацементировалось холодным цементом.
«Что-то не так, — протикали далекие захлебывающиеся часы. — Что-то не так. Не так. Не так».
Нужно идти в коридор — внутрь черной дыры.
А как? Как?!.
Инна пошла — она никогда не была трусливой, и детство, проведенное в самом хулиганском, воровском и черт знает каком районе, многому ее научило.
За плечами было светло, и показалось, что нет на свете ничего более надежного и уютного, чем кухня с выступом посередине, словно затянутая высохшим речным илом, с пустыми бутылками вдоль стены и гуляющим сквозняком.
Она не знала, где зажигается свет, и вообще не знала этой квартиры — ее поворотов и закоулков, провалов и лабиринтов.
— Любовь Ивановна, где вы?..
Глаза привыкли, и оказалось, что внутри черной дыры тоже имеется свет — вопреки утверждениям школьного учебника астрономии, который с чрезвычайной самоуверенностью толковал, что там нет ничего.
Инну это всегда удивляло: кто-то разве был там, внутри, и своими глазами видел, что — ничего нет?..
Пасть коридора проглотила остатки жидкого кухонного свечения, и впереди обнаружилось еще одно — голубоватое, зимнее, ночное. Поминутно оглядываясь, будто чувствуя зацементированным от напряжения затылком горящие волчьи глаза, которые смотрят из вьюги, Инна дошла до того голубоватого и зимнего, и оказалось, что это свет с лестничной площадки.
Дверь на площадку была открыта.
Этого не может быть.
Вдова впустила ее, Инну, и заперла дверь. Инна отлично помнила, как замки щелкнули, закрываясь.