– Дайте мне ваши водительские права, – невозмутимо сказал Карл, – а завтра обменяете их на девяносто баксов.
– Х… с ним, – сказала по-русски Нинок, – я устала драться, я просто устала… – И протянула свои права.
Вся долина была уставлена трейлерами и трейлерочками. У придорожного костра два ковбоя ритмически массировали чашками ладоней певучую кожу тамтамов. Их полосатый тигровый зверь, помесь дога с терьером, крался за бурундучком. У каждого костра пели скрипки, гитары, банджо.
– Нинок, плюнь в очи тому, кто скажет: Америка – «мани ориентед»[53]. В этой долине больше поэтов и композиторов, чем во всем совке.
– Ведь это в сущности американские Окуджавы, Высоцкие, Визборы и Кимы, – подтвердила Нинок.
Они подняли окна своего «аргоси», впустив горный воздух вместе с песней двух банджо:
I am alone in the World,
I am alone in the World…
Пели два тенора и два банджо на острове, посреди Делавера:
O my Saviour take me home,
O my Saviour take me home
[54].
Они слушали, и все не могли уснуть, покуда не угомонилось. А когда угомонилось, их «аргоси» стал как банджо. Поднятый дюралевый люк на крыше пел под утренним дождем, как звонкая мембрана. Они слушали шорохи листьев, шаги енота в траве, дробь дождевых капель по округлой дюрали.
Утром прикатил Денис.
– Ну зачем ему это, Денис?
– Для него власть слаще оргазма.
– Но ведь это несправедливо, – возмущалась в окно Нинок. – Незаконно и несправедливо.
– Попробуйте отыскать справедливость в глубине океана, мэм, где все пожирают друг друга. Разве все мы не оттуда?
– А кто это пивное брюхо с ним? – спросил Нюню.
– Двести татуировок. Из них сто пятьдесят – свастики. Сам считал.
– И почему всюду ненависть, ненависть, ненависть? – повторяла сквозь сетку окна Нинок, остукивая лицо кончиками пальцев. – На ненависть нужно так много энергии. У меня просто нет энергии на ненависть. Наверное, потому, что у меня низкое кровяное давление.
– Неужели они так со всеми, Денис? – поинтересовался Нюню.
– Они обложили данью только евреев. «Джентайлз» с той стороны free of charge.
– What fuck is going an?[55] – возроптала Нинок.
В Денисовом уоки-токи что-то зашипело, потом там обнаружился гневный голос Карла:
– I dont eat shit from nobody[56].
– Он заплатил, только что заплатил, – прорычал Денис и выключил уоки-токи.
Бледная тоненькая Нинок вышла в халатике, держа за уголок сложенную пополам сотенную.
– Разве вы не слышали, мэм, вы уже заплатили.
– Спасибо, милый Денис. Cod bless you, – сказала со слезами в голосе Нинок. – Мы так тяжело трудимся за эти деньги, гипотония с гипертонией.