– А вы умеете говорить по-английски? – прервал я восторженные вопли кулинара.
– Это несущественно.
– Вы водите машину?
– У меня будет собственный шофег.
– Но для этого нужно сначала заработать миллион.
– Я его непгеменно загаботаю. Пгедставляете, маленький кулинагный магазинчик, блинчики с твогогом, блинчики с вагеньем…
Мною овладел ужас…
– А где вы живете? – прокричал я.
– В Гаглеме.
– И вы там совсем один?
– Жил с мамой, но она умегла тги месяца назад. И вот тепег мне отказывают в пособии.
И вдруг он заплакал.
– Знаете что, идите торговать орешками, можно заработать полсотни в день.
– Нет, нет и нет. Это унизительно.
– Знаете что, оставьте ваши стихи, попробую что-нибудь написать.
– А как же пять тысяч?
– Попросите у Барышникова.
– Не могли бы вы достать номег его телефона?
– Позвоните в газету «Мысль», там знают.
– А у вас нет «Мысли»?
– Я не читаю русских газет.
Он сидел и плакал. Пятидесятилетний, нищий, некрасивый. Мне хотелось, чтобы он ушел. Бог не мыслит схемами. Если бы Бог мыслил схемами, Он сотворил бы этого человека талантливым. Уродливый гений, прозябающий в Гарлеме. Но Бог не мыслит штампами: Он сотворил талантливым Амбарцумова.
– Давайте прогуляемся, – предложил я.
И я повел его к сабвею… Было солнечно.
– Когда станете писать гецензию на мои стихи, позвоните.
– Это для чего?
– Когда удагите по клавишам, я буду гядом.
– Я не стану писать о ваших стихах.
– Это почему же?
– Они мне неинтересны.
– Евгений Винокугов так не считал.
– Вот и попросите у него пять тысяч.
Он ушел, излучая уныние. От него веером расходились тени. При его приближении смолкали птицы.
– Хотите, я дам вам денег.
– Пять тысяч?
– Пятьдесят долларов…
– Нет, нет и нет… – возопил он и пошел, тощий, скрюченный, аккуратный, сверкая ботинками. Его черный пиджак излучал мрак. Такие надевают на покойников.
9
У Амбарцумова, как и у Маяковского, плохие зубы, и, улыбаясь, он прикрывает рот ладонью. Как это я не заметил его поразительного сходства с Маяковским?
Тот же педантизм, то же занудство при внешней грандиозности, тот же талант рисовальщика, то же остроумное хамство, та же внутренняя необразованность и умение ее скрывать и несомненный талант словесных формулировок.
В стране родного языка его герой, рефлектирующий алкаш, иронизируя по поводу нелепостей жизни, задевал ее субстанциальную суть. В эмиграции Амбарцумов пытается применить тот же метод, но ирония его протрезвевшего героя не задевает подлинных глубин тутошней жизни, потому что его герой тутошней жизнью не живет. Талант остроумных формулировок перестал срабатывать.