Цецилия Метелла утверждала, что просыпается ночью от его криков. Едва взглянув на него, она, вне всяких сомнений, сочла, что он помешался. Но Цецилия никогда не бродила бесконечными, запруженными беднотой улицами Рима или Александрии. Иногда отчаяние переходит в безумие, но для того, кто насмотрелся на них вдоволь, между ними существует отчетливая разница. Секст Росций не был безумцем. Он отчаялся.
Я оглянулся по сторонам, ища, куда бы сесть. Росций щелкнул пальцами, подавая знак женщине средних лет, дородной и невзрачной. Из того, как она нахмурилась при виде его жеста, я заключил, что это его жена. Женщина поднялась и в свою очередь щелкнула пальцами в направлении девочек, которые тут же вскочили на ноги. Росция Старшая и Росция Младшая, решил я; как известно, римляне не отличаются избытком воображения и всем дочерям в семье дают родовое имя отца, различая их только по старшинству.
Росция Старшая была, вероятно, ровесницей Руфа или немного младше: девушка, стоящая на пороге женственности. Как и Руф, она носила простую белую накидку, скрывающую ее формы. Пышные каштановые волосы были связаны в узел в нижней части затылка и ниспадали ей на грудь. Она была поразительно миловидна, но в ее глазах была та же загнанность, какой был отмечен ее отец.
Младшая девочка была совсем еще ребенком, миниатюрной копией сестры; у нее было такое же одеяние и такие же длинные каштановые волосы. Она последовала за матерью и сестрой, но была слишком мала, чтобы помочь им нести кресла. Вместо этого она расплылась в улыбке и указала на Цицерона.
— Какой забавный, — воскликнула она, а затем прижала ладошку ко рту и засмеялась. Мать нахмурилась и прогнала ее из комнаты. Я посмотрел на Цицерона, отнесшегося к выходке девочки со стоической любезностью. Руф, который в сравнении с Цицероном был красив, как Аполлон, покраснел и уставился в потолок.
Старшая девочка удалилась вслед за матерью, но прежде чем скользнуть за занавеску, она обернулась и посмотрела назад. Цицерон и Руф усаживались и, по всей видимости, не обращали на нее внимания. Меня снова поразило ее лицо: широкий рот и гладкий лоб, темно-карие глаза, тронутые грустью. Должно быть, она заметила мой взгляд, потому что вглядывалась в меня с откровенностью, какую нечасто встретишь среди девушек ее возраста и сословия. Ее губы приоткрылись, глаза сузились, и на ее лице я внезапно прочел приглашение — чувственное, расчетливое, дразнящее. Улыбка, кивок. Губы ее двигались, шепча слова, которых я не мог разобрать.
Цицерон и Руф сидели в другом конце комнаты, склонив головы друг к другу, и о чем-то возбужденно перешептывались. Я оглянулся и увидел за спиной одного Тирона, нервно переминавшегося с ноги на ногу. Ее взгляд может предназначаться только мне, подумал я.