Я встал. Мои члены напоминали иссохшую древесину. Я поплелся к выходу, выбрался по ступенькам на улицу, завернул за угол и очутился на площади. Открытое пространство было залито ослепительным светом и совершенно безлюдно: его покинула даже уличная детвора. Я кое-как дошел до цистерны, встал перед ней на колени и вгляделся в черноту. Вода стояла слишком глубоко, чтобы я мог в ней отразиться, зато я почувствовал, как лицо обдает поднимающаяся снизу прохлада. Вытянув ведро, я обрызгал лицо, окатил водой голову.
Понемногу мне становилось легче, но слабость не проходила. Я хотел только одного — сидеть, ничего не делая, дома, под портиком, вглядываться в залитый солнечными лучами сад, пока Баст устраивается у моих ног, а Бетесда то и дело приносит холодную ткань, чтобы остудить мой лоб.
Вместо этого я почувствовал чью-то нерешительную руку на своем плече. Это был Тирон.
— Господин, с тобой все в порядке?
Я сделал глубокий вдох:
— Да.
— Это все жара. Нестерпимая, нечеловеческая жара. Просто наказание какое-то. Цицерон говорит, она притупляет ум и иссушает дух.
— Сюда, Тирон, помоги мне встать.
— Тебе нужно лежать. Спать.
— Нет! Сон — худший враг человека в такую жару. Жуткие сны.
— Тогда возвратимся в таверну?
— Нет. Вернее, да: полагаю, мы кое-что задолжали трактирщику.
— Нет, перед тем как выйти, я расплатился из твоего кошелька. Он спал, но я оставил деньги на стойке.
Я покачал головой:
— А ты разбудил его, прежде чем уйти, чтобы его не застали врасплох воры?
— Конечно.
— Тирон, ты просто образец добродетели. Ты роза среди шипов. Ты сладкая ягода в зарослях куманики.
— Я всего лишь зеркало моего хозяина, — сказал он, и в голосе его звучало не смирение, а гордость.
На какое-то время все еще высокое солнце скрылось под покровом белых, неизвестно откуда взявшихся облаков. Самый страшный зной был уже позади, но теперь город выдыхал весь жар, впитанный им за день. Камни мостовой и кирпичи напоминали пышущие жаром печные стенки. Если не разыграется новая гроза, чтобы их остудить, всю ночь они будут источать тепло, поджаривая город и всех его обитателей.
Тирон убеждал меня повернуть назад, нанять носилки, которые доставят меня домой, или по крайней мере вернуться в дом к Цицерону на Капитолийском холме. Да и стоило ли так близко подбираться к Лебединому Дому и не нанести визит?
Мы снова шли вниз по узкой улочке мимо короткого тупика, в котором прятались убийцы и который был теперь загорожен вновь открывшейся дверью продовольственной лавки. Из нее доносился приторный запах гнилых фруктов; я не стал заглядывать внутрь. Мы обошли кровавое пятно и прошли мимо двери, ведшей в жилище молодой вдовы. Высокий сторож дремал на ступеньках. Когда мы проходили мимо, он открыл глаза и смерил меня озадаченным, раздраженным взглядом, словно мы беседовали с ним так давно, что он позабыл наши лица.