За столом сидела Лина и строчила в блокноте, диктофон из черной сумки лежал рядом. Клара Тишлер была в непрерывном движении: она резала бутербродики-канапе, открывала консервы и следила за свистящим чайником.
Вместе с этим она успевала отвечать на вопросы Лины.
Нам с Эдвардом не хотелось прерывать беседу.
— И все же, Лина, вы обратились не по адресу. Мы знакомы с Вольфами недавно. Это наши дети были в армии вместе. И вообще, вам не кажется, что вся эта история с его циничным убийством может иметь весьма глубокие корни?
— «Рука Москвы», вы полагаете? — усмехнулась Лина. Увидев нас, она кивнула и сделала подзывающий жест. — Кому в Москве нужен такой третьеразрядный деятель, как Руби, мир праху его…
— Хорошо, что вас не слышит его жена, — в тон ей добавила Клара. — Она считала своего мужа пупом земли.
— Нет, конечно, Вольф был очень милым человеком, но не настолько важным, чтобы им могли заинтересоваться московские гангстеры. Кофе? — спросила она, видя, что Суперфин держит в руках пустую чашку.
— Да, пожалуйста.
— Знаете, кто пришел? — на кухню ввалился Мика Перчиков. Он бесцеремонно стащил с подноса уже готовый бутербродик и отправил в рот.
— Кто?
— Мать того парня-саксофониста, вместо которого играл Руби.
— Додельзон? — спросила Клара.
— Ну да… Они сейчас плачут вместе с вдовой.
— Ничего не понимаю! — удивилась Лина. — При чем тут этот парень?
Мы потянулись к выходу из кухни.
В салоне рядом с Эстер Вольф сидела полная женщина среднего возраста и убежденно говорила присутствующим:
— Это покушались на моего мальчика! Его хотели убить, а не вашего мужа! И почти достигли своей цели. Он должен был играть и погибнуть, а когда не получилось, то ему устроили дорожную катастрофу!
Женщина производила впечатление полубезумной. Она с такой страстью выбрасывала слова, что некоторые из гостей невольно морщились. Ситуация напоминала: «Звиняйте, дяденьку, не того замочили…»
Лина была тут как тут:
— Кому мешал ваш сын, госпожа Додельзон?
— Всем! Он — гениальный композитор, аранжировщик. А ему не давали раскрыться! Особенно этот, — она покрутила пальцами над головой, — с коком. Обезьяна слащавая! Веничка для него песни писал, а он их присваивал!
На кого уж не был похож Леон Ковалло, так это на обезьяну! Мне даже стало обидно за него.
— Но это не повод для убийства! — произнес кто-то из толпы любопытствующих.
— Его джазовые композиции принесли тысячи долларов не ему, а его руководителю ансамбля — этому пройдохе! А моему мальчику шекеля не досталось! — мать Додельзона достала объемистый платок и с шумом высморкалась. — Он всем мешал, требовал, чтобы диски выходили с его именем, справедливо требовал. И от него решили избавиться! Ну, кто же знал, дорогая, — она повернулась к Эстер, — что ваш муж возьмет и начнет играть! Поэтому я и пришла… У вас связи, возможности! Арестуйте эту банду, которая желала смерти моего мальчика и убила вашего мужа, золотой человек был! Мне такое не под силу!