Старуха выставила дюжину больших чашек, переполненных теплым свернувшимся молоком. Молоко расплескивалось на шершавые асфальтовые плиты рассыпавшихся крыш. Эти завалы примыкали вплотную к ее оконному проему и клубились паром на холоде, как остывающая каша. Она швырнула в окно пригоршни обглоданных цыплячьих костей и посмотрела вверх на карлика, улыбаясь, как выщербленная пила. Он махнул ей — своей единственной соседке в этом заброшенном доме.
Мгновенно выволокшись из погребенных лабиринтов, вьющихся под завалами булыжника, хищные коты надвигались толпой, притягиваемые старухиными подношениями, словно пираньи, набрасывающиеся на тонущего ребенка. Когда старуха вновь скрылась во мраке здания, к котам стали присоединяться крысы — одинаковой с ними величины, без всякого страха они лакали молоко и грызли цыплячьи кости бок о бок с котами, как будто приписываемая этим животным видам взаимная родовая ненависть исчезла. Наблюдая за трапезой, карлик думал, что их безразличие друг к другу — следствие пресыщения, что обеспечивала им старуха, а также громоздящиеся пирамиды рваных и сочащихся мусорных мешков, заваливших все улицы в окрестности, выброшенных из окон многоэтажных нор или вывезенных из богатых районов города и оставленных гнить там, где их кинули.
Старуха опять подошла к окну, невнятно и утробно клекоча своей водкой, как полосканием для рта. Крысы угрюмо отступили на некоторое расстояние, когда она вытянула руку, и стала гладить мурлыкающих котов — огромные груды лишайного и свалявшегося меха, тершиеся об ее запястье и слизывавшие жир с ее пальцев шершавыми языками. Но крысы чуяли ее размокшее безумие и скоро подползли ближе, чтобы разделить с котами их трапезу. Старуха давным-давно потеряла всякую способность чувствовать опасность или представлять угрозу, а ее инстинкт самосохранения теперь ограничивался ежедневной рутиной собирания мусора и попрошайничества. В нескольких кварталах отсюда в более приличном районе ее широкая чашка для стирального порошка быстро наполнялась долларовыми купюрами, когда ей удавалось заставить прохожего почувствовать себя виноватым при виде столь совершенного образца патетической дряхлости.
Старуха опять скрылась в стене. Несколько минут спустя карлик увидел, как она вылезла из фанерного люка на улицу. Люк закрывал старый заброшенный ход, который вел под кучами хлама в фундамент здания. Фундамент был залит ровной черной пленкой стоячей воды шести дюймов в глубину. Воздух был влажен, согрет гниением. Москиты плодились в воде даже зимой. Слабый серый свет просачивался внутрь сквозь густую паутину, которой заросли ржавые и рваные металлические решетки вентиляции вверху стены. Шаткая тропка из разломанных шлакоблоков была проложена через водное пространство, соединяя туннель с древней, заросшей мхом лестницей, которая вела наверх в темное нутро их здания.