Он – Рик Нагор – сначала показался ей никаким. То есть не вызвал ни особой симпатии, ни раздражения – человек как человек. Да, явно из богатых – но иначе и быть не могло, к бедным, если они сюда и попадали, хозяек не подключали, не было смысла. Что касается людей значительных, то заранее было известно, что они уже разобраны, и если кто-то и появлялся тут без женщины, то это вовсе не означало, что они свободны: просто человек мог приехать из другого города, а то и вовсе мира, приехал по делам, а в таких случаях семью с собой не возят. Так что строить какие-то планы было бы пустым занятием. Даже если объект с тобой заигрывал, это не стоило истолковывать превратно: такое поведение тоже входило в правила игры.
С другой стороны, Зоре показалось, что и она на него не произвела какого-то серьезного впечатления. Глаза его оставались равнодушными, хотя в остальном он вел себя так, как и полагалось: улыбался, поддерживал разговор – легкий треп, ни к чему не обязывающий, предлагал выпить. Зору это, в общем, не удивило: говорило лишь о светском опыте человека. Что же касалось оценки, которую он ей, видимо, дал (явно не очень высокую), то и это было для нее в порядке вещей: она знала, что не принадлежит к тем, в кого влюбляются с первого взгляда, не было в ее облике ничего броского, такого, что заставляет прохожих на улице оглядываться и провожать глазами, мысленно сразу же укладывая в постель. Она была скорее устрицей: ее надо было сперва раскрыть – не без усилий, и только после этого можно было оценить вкус.
Это, впрочем, не вызывало у нее какого-то чувства ущербности. Наоборот. Потому что тот сексуальный опыт, какой у нее имелся, – небольшой, но весьма определенный – заставлял ее внутренне опасаться возможных отношений такого рода; был этот опыт неудачным и, как нередко бывает, заставил ее думать, что эта область жизни – не для нее. Она не любила ни хитрости, ни профессионального умения соблазнять, потому что наступившее потом разочарование оказалось куда более болезненным, чем все то, что казалось привлекательным до того, как она это испытала. Когда эти кратковременные отношения закончились, она, попереживав какое-то время, поплакав и поругав саму себя за глупость и доверчивость, решила, что любопытство ее утолено, женщиной она уже стала – и этого достаточно. Собственно, по этой причине она, попав на нынешнюю работу, на ней удержалась: хозяйки не должны были быть падкими на скорое сближение, владельцы Сиреневого дома очень заботились о том, чтобы их заведение не принимали за бордель, а хозяек – за проституток, пусть и достаточно высокого уровня. Так что все они – и Зора в их числе – прекрасно умели сохранять дистанцию между собой и клиентом, и чем проще и легче это достигалось – тем было лучше и приятнее. Так что отсутствие какого-то внутреннего интереса к себе – речь не шла о формальном, обязательном – она восприняла с облегчением.