Он пропустил вперед геодезиста, его, помощника реечника и полез по скобам за ними. Теперь уже он все время видел у себя над головой тапочки геодезиста. Тот любил работать в легкой обуви, любил ощущать пяткой, пальцами, всей ступней кусочек железа, на который ставит ногу. А реечник лез в валенках.
Геодезист тащил наверх складной треножник, а у реечника за спиной висел ящик с инструментами, похожий на шарманку или футляр от баяна. Будто сумасбродный баянист, собравшись играть неведомо кому, разве что птицам перелетным, карабкается на небо по балочкам, по скобам, по кронштейнам.
«Ну куда он ставит ногу? — пугался Токмаков. — Левее, левее! Ах, не ставит. Только примеряется. Еще левее. Наконец-то! А все-таки нет лучше валенок. Первая обувь верхолаза. В них и на краску наступишь — не поскользнешься».
На самой верхушке домны реечник снял со спины свой ящик. Токмаков с внезапным волнением стал следить за каждым движением реечника. Тот извлек из ящика отвес, установил на двух балочках треножник, и геодезист приступил к работе.
Ветер раскачивал на нитке под треножником белый грузик, очень похожий на пулю.
Реечник обошел домну вокруг по настилу, присел на корточки и установил ватерпас. Токмаков знал: капля спирта в ватерпасе сейчас покажет, точно ли уложена царга на царгу, можно ли их сваривать.
Токмаков в эту минуту совсем забыл о больном плече, о бюллетене и думал только о возможной ошибке монтажников. Не все ли равно — при нем установили царгу или без него?
Реечник на той стороне развел руками и на пальцах показал: шесть… Ничего, мол, не попишешь; шесть миллиметров есть шесть.
Токмакову захотелось самому взглянуть на эту каплю спирта.
Поперек царги, по диаметру окружности, лежала узкая, длиной в шестнадцать метров, балка.
«Нет, не пойду вокруг по настилу, — пришла вдруг шальная мысль. — Пройду по балочке». — И он двинулся шажок за шажком по балочке. Она была шириной с папиросную коробку.
Потому ли, что Токмаков за эту неделю успел отвыкнуть от высоты, потому ли, что ослабел за дни болезни, потому ли, что балочка, висящая над бездной, была уж очень узка, — ему стало страшно, едва он сделал первые несколько шажков.
Повернуть обратно? Еще опаснее, а кроме того стыдно. Так и подмывало опуститься, сесть на балку верхом, крепко обвить ее ногами и ползти, ползти, ползти на груди, на животе, цепляясь за балку руками.
Но геодезист и реечник были рядом. Токмаков чувствовал их взгляды. Поздно идти на попятный.
И он внешне непринужденно, даже беззаботно, продолжал ступать шажок за шажком, чувствуя, как страх противно щекочет пальцы на ногах. Еще, еще шажок. Ближе, ближе спасительные подмости.