"Ох!" — женщина делает шаг вперед, и наваждение исчезает, но интерес остается.
Ицкович смотрит, наплевав на приличия, и не может насмотреться. Черный локон из-под кокетливой шляпки, белый узкий чуть вздернутый нос – кокаинистка или просто замерзла? — пальто, которое должно по идее искажать формы, но не способное, на самом деле, скрыть замечательную фигуру.
Если бы не Дело в доме, что на углу Рыбна и Тын, Ицкович знал бы, в чем его долг и святая обязанность. Но как тогда быть с господином Хейнлайном, который по-нашему: сука Гейнлейн?
"А никак!"
И в самом деле, что на Гейнлейне мир клином сошелся, или завтра нельзя сделать то, что запланировал на сегодня? Что там у нас не догма, а руководство к действию? Однако даже привычное – пусть и мысленное – ерничанье не может отменить того факта, что он смертельно ранен и – вот ведь жизнь! — нет исцеления для этой раны.
А между тем, женщина, похожая на молодую Ию Савину – ту, еще из "Дамы с собачкой" или даже моложе, — не может больше игнорировать хамского поведения забывшего о приличиях господина и, нахмурившись (но откуда же ей знать, что от этой, такой знакомой вертикальной складочки между бровей, у Ицковича чуть не случился инфаркт), идет мимо него к свободному столику.
"Мой бог!" — кричит мысленно Олег и, совершенно растеряв остатки здравого смысла, начинает читать Бернса. Вслух! Как тогда в Москве,... через семьдесят лет.
I once was a maid, tho' I cannot tell when, — пока еще тихо, но воодушевляясь и оттого повышая голос:
And still my delight is in proper young men;
Some one of a troop of dragoons was my daddie,
No wonder I'm fond of a sodger laddie[58],... — Тогда он поддразнивал ЕЁ, но сейчас...
Женщина услышала и вздрогнула, словно стихи эти были ей понятны и значили большее, чем просто хорошие стихи на чужом языке. Вздрогнула и остановилась. И развернулась в сторону совершенно обалдевшего Ицковича, и выпалила по-русски, как и должна была бы, если бы – каким-то чудом – это была Она:
— И этим родством я горда!
И тут же, по-английски, легко узнаваемым голосом Беллы Ахмадулиной и приятеля Вини Пуха сообщила:
– Tut-tut, it looks like rain.
И у Олега защипало в глазах, но все-таки его нынешние нервы были не чета тогдатошним – он справился.
— Это неправильные пчелы, и мед у них неправильный! Танюшка!- отозвался по-русски на "пароль" Баст фон Шаунбург, вставая и, в удивлении, — жестом рыбака "вот такая сорвалась", — разводя руки.
— Олег-х-х-х..., — выдохнула Татьяна и едва сдержалась, чтоб не броситься в объятья. — Олег!.. — Повторила уже совсем шепотом, хватаясь за спинку стула.