"Ага ... в семидесятом... значит, тридцать семь".
Они обошли памятник и направились дальше по асфальтированной дорожке.
— Ну вот, читайте, — указала Татьяна на каменный столб, к которому они неспешно подошли.
— "Отъ Москвы 2 версты 1783 года", — прочел Олег, обратив внимание, что первое слово написано с твердым знаком.
— "Катькин столб" называется, — объяснила Таня. — Здесь и была застава... А на той стороне Рабочая улица и двадцать рабочих переулков, и их не переименовывали! Как господин Гужон, который стал "Серп и молотом", поселок для рабочих своего завода основал, так до сих пор улица и называется...
Замкнув круг, они пошли по улице.
— Это и есть Воронья-Тулинская сейчас имени Сергия Радонежского улица.
— Ну, а почему Радонежского?
— Да, тоже не с проста. Вот смотрите, — сказала Татьяна.
Олег уже заметил эту часовню. Кирпичная ярко бордовая – зажата меж двухэтажных домиков окрашенных в контрастирующий пастельно-желтый цвет – невозможно не заметить.
— Часовня "Проща", — голосом профессионального гида объявила Таня и даже жест узнаваемый – плавный – сымитировала на раз. — Известна с XVI века и согласно Синодальному отчету 1722 года была построена "когда неведомо". Когда она сильно обветшала, построили на ее месте новую, но это уже в конце 80х 19 века, а при большевиках снесли купола и вообще ломать должны были, но уцелела по случайности. Теперь вот восстановили.
— А почему "Проща"? — Полюбопытствовал Олег.
— На Руси был обычай: на месте прощания с отходящими путниками ставить часовни. Проща – это народное название многих часовен, стоящих у городских застав. По преданию на этом месте преподобный Сергий Радонежский, отправляясь в Нижний Новгород в 1365 году, простился со своим учеником, основателем Спасо-Андроникова монастыря преподобным Андроником. Да, к этому монастырю мы сейчас и идем.
Посмотрев на дома уже "не старой Москвы" Олег спросил:
— Это уже, наверное, в восьмидесятые строили?
— Да, — ответила Татьяна. Тоже уже не новые.
— Все относительно.
— Да...
* * *
"Драгунова... драгун... И я была девушкой юной..."
Это была забавная, но вполне логичная ассоциация. В начале восемьдесят второго Ицкович как-то застрял на базе на две недели. Телевизор барахлил, вернее антенна не обеспечивала устойчивый прием, погода была на редкость холодная, и делать – даже по службе – было ровным счетом нечего. Оставалось валяться в койке и читать, но и тут все обстояло совсем не просто. Выбирать приходилось из молитвенника и старого номера "Бамэханэ"