«Еще немного, и она стала бы моей женой, эта Цири, — думал Кистрин из Вердэна. — И тогда я стал бы герцогом Цинтры и, по обычаю, наследником трона… И погиб бы, конечно, как Калантэ. Хорошо, ох хорошо, что она еще в детстве сбежала от меня».
«Я ни секунды не верил в россказни о великой любви с первого взгляда, — думал Шилярд Фиц-Эстерлен. — Ни мгновения. Однако Эмгыр берет в жены эту девушку. Отвергает возможность примирения с князьями и вместо нильфгаардской княжны берет в жены Цириллу из Цинтры. Почему? Чтобы завладеть маленьким нищенским государствишком, половину которого, если не больше, он и без того присоединил бы к империи путем переговоров? Чтобы овладеть устьем Яруги, которое и без того уже находится во владении совместных нильфгаардско-новиградско-ковирских компаний морской торговли?
Ничего я не понимаю в этих государственных интересах, ничего.
Похоже, мне далеко не все говорят».
«Чародейки, — думал Дийкстра. — Все это фокусы чародеек. Ну и пусть. Видать, писано было, что Цири станет королевой Цинтры, женой Эмгыра и императрицей Нильфгаарда. Видать, того хотело Предназначение. Судьба. Кисмет».[76]
«Пусть так оно и будет, — думала Трисс Меригольд. — Пусть так и останется. Все получилось лучше некуда. Теперь Цири будет в безопасности. О ней забудут. Позволят ей жить».
Портрет наконец занял положенное место. Слуги забрали лестницы. Унесли.
Во втором ряду потемневших и несколько запыленных изображений владык Цинтры, за коллекцией Кербинов и Корамов, за Корбеттом, Дагорадом и Рёгнером, за гордой Калантэ, за меланхолической Паветтой, висел портрет последний. На нем была изображена милостиво властвующая ныне королева. Наследница трона и королевской крови.
Портрет худощавой девушки со светлыми волосами и грустным взглядом. Одетой в белое платье с зелеными рукавами.
Портрет Цириллы Фионы Элен Рианнон.
Королевы Цинтры и императрицы Нильфгаарда.
«Предназначение», — думала Филиппа Эйльхарт, чувствуя на себе взгляд Дийкстры.
«Бедное дитя, — думал Дийкстра, глядя на портрет. — Небось думает, что пришел конец ее горестям и невзгодам. Бедное дитя».
Колокола Цинтры звонили, распугивая чаек.
***
— Вскоре после завершения переговоров и подписания цинтрийского мира, — продолжал свое повествование пилигрим, — в Новиграде устроили шумный многодневный праздник, фестиваль, венцом которого был многолюдный и торжественный парад войск. День, как пристало первому дню новой эпохи, был действительно прекрасный…
— Надо думать, — саркастически поинтересовался эльф, — ваша милость там были? На том параде?