Наклонив голову ниже, хлопец продолжал плакать.
— Зачем плакать? — обер-лейтенант улыбнулся в сторону Сокуренко. — Москва слезам не верит, а уж наш Берлин тем более. Расскажи лучше, где спрятана мина, и я тебя отпущу.
Тарас пересилил рыдание, вытер шапкой красное, вспухшее от слез лицо.
— Вот и хорошо, — потирая руки, сказал обер-лейтенант. — Был дождик, а теперь солнышко. Садись и рассказывай. Ну?!
— Так я же рассказывал вам, что знал. — Тарас достал грязный платок и высморкался. — Больше ничего не знаю, а брехать не умею, с малолетства к этому не приучен. Вы за брехню по головке тоже не погладите.
— Почему же ты плакал
— Понял, что моей жизни конец приходит… — глотая слезы, ответил хлопец убежденно. — Пятнадцать лет прожил — хватит. Разве вы истинной правде поверите? Ага! Да тут хоть в лепешку разбейся, а уж вы свое будете твердить: дай мину да дай. Черти ее выдумали, ту мину проклятую… Будто я в самом деле партизан или директор военного завода какой-то. Тут уж и говорить нечего. Такая моя доля сиротская выпала.
Слезы душили Тараса, он покусывал зубами распухшие, судорожно вздрагивающие губы. Сейчас нельзя было узнать в нем того разбитного, выросшего “на людях” хлопца, не унывающего в беде весельчака, хваткого в работе и не лезущего в карман за хлестким словом.
У обер-лейтенанта упало сердце. Конечно, он еще испробует и другие методы воздействия. Полицай Чирва довольно изобретателен в этом отношении… Однако, если человек ничего не знает, любые пытки бесполезны. Почувствовав заминку, Сокуренко сорвался с места.
— Разрешите мне? — глазки начальника полиции были налиты темной злобой. Он дернул подростка за рукав, поворачивая к себе, и поднялся на носки, стараясь быть выше подростка.
— Ты, большевистский щенок, кинокартин насмотрелся, героем хочешь быть? Расскажешь, стерво! Видали мы таких молчунов, шкуру сдерем! Вместе с языком, с потрохами вытащим. Что?! Партизанский гаденыш!!
И, стиснув зубы, Сокуренко влепил подростку звонкую пощечину.
Пощечина вернула Тарасу чувство юмора.
— Ну да, — горько качнул он головой. — Бей, лупи кого попало… Ведь вы-то видели, как я шел. Чего же не скажете, не вступитесь за правду? — Он потер пальцами ушибленную щеку и продолжал досадливо, без тени насмешки. — Немец — тот хоть бить умеет, а вы, господин, по морде ляпаете. Еще царапаться начнете, как девчонка…
За окном раздался звук автомобильной сирены и фырканье мотора.
— Погодите, Сокуренко, — сказал Шварц недовольно. — Эта ваша самодеятельность ничего не дает. Штиллер! Посмотрите, кто приехал. Бегом!