…Тарас видел заснеженный лес. Сосны, дубняк и ели росли вперемежку. Вдруг маленькая елочка выскакивала вперед. Тарас отворачивался, но она все была перед его глазами. Она прямо-таки лезла в глаза, эта елочка. А в стороне от Тараса, прислонясь к изразцовой печке, стоял новый комендант. У него было хитрое лицо, он только делал вид, что ничего не замечает. Но он следил за Тарасом. А эта проклятая елочка так и лезла в глаза. Немец увидел елочку и с растопыренными руками бросился к ней. Вдруг елочка взлетела в воздух, точно у корней ее бесшумно взорвалось что-то. Снег засыпал немца. Пенсне лежало на сугробе и хитренько смотрело на Тараса.
Паренек был уже рядом. Он шептал: “Не отчаивайся — мина цела. Она и не думала взрываться. Это же сон только. Ты бредишь”.
Хлопец проснулся, разбуженный своим голосом.
— Слышите, — кричал он, — я ничего, ничего, слышите, не знаю!
Он закоченел от холода, зубы стучали, в боку жгло огнем. Тарас понял, что он не вынесет до утра, если не придумает, как спастись от холода. Тут он вспомнил, что из сарая забрали не все гробы. Он поднялся, проковылял в другой угол и начал отдирать прихваченную гвоздями крышку гроба.
— Мальчик, мальчик! — раздалось вдруг за дверью.
— Слышишь?
Тарас замер. По акценту он догадался, что это говорит немец. Часовой, наверно.
— Пошел к черту! — сквозь зубы тихо сказал Тарас.
Понатужившись, он сорвал крышку, противно заскрипевшую гвоздями. Перетащил из кучи несколько охапок соломы, плотно укладывая их вокруг гроба. Затем положил большую охапку внутрь ящика и начал ее разравнивать.
— Гроб, гроб… — стуча зубами и чуть не плача, бормотал он. — Плевал я на все ваше кладбище. Жить захочешь — полезешь… Ага! Я бы сейчас в самое пекло к чертям в гости полез. Не побоюсь… Хоть там не замерзнешь — тепло! Мне бы только живым отсюда выбраться. А из гроба я — то вылезу. Подумаешь! Обыкновенный деревянный ящик… Нет, меня кое-чем пострашней пугали…
Сдерживая рвущийся из груди стон, роняя злые слезы, Тарас залез в гроб и хорошенько обложил себя соломой. Он накрылся крышкой и долго поправлял ее, сдвигая с бока на бок, стараясь, чтобы прилегла поплотней и не было больших щелей.
— Ребро сломали, гады, — шептал хлопец, стараясь поудобней улечься в тесном ящике. — Главное, какую моду взяли — бьют под дыхало. Образина рыжая! Ты бей, паразит, но честно, по совести. Кулаков им мало, прикладами лупят. Попался бы ты, рыжий дьявол, на нашей улице, я бы тебе ребра посчитал, фашист несчастный…
Он помолчал было, но обида была столь острой, что он снова забормотал: