Джемал с трудом верила в такое счастье: после стольких лет разлуки встретиться с братом. Со слезами на глазах она вглядывалась в родные, полузабытые черты. Как похож он стал на отца! Такой же рослый, статный, красивый. И речь размеренная, спокойная, и смеется так же негромко, но заразительно. Вот только такой кучерявой шевелюры отец не носил, брился наголо.
Подростком умыкнули Джемал, но отца, хотя и редко его видела, помнила хорошо. Он все больше пропадал в песках — то с отрядом, то с отарами. При встречах никогда с ним первой не заговаривала, а сам он был человек молчаливый, однако за внешней суровостью скрывалось доброе сердце. Таким же вырос и Ашир.
У туркмен заботу о дочери принято проявлять матерям, потому Джемал больше помнила маму. Каждую морщинку на лице, любую прожилку на ее натруженных, руках... Как она? Как аул? Как поживает сестра Бостан? Сколько у нее детей? Джемал жадно внимала брату, боялась, что кто-то прервет их беседу, помешает договорить.
Случилось то, чего больше всего боялась Джемал: раздался звонок в дверь. С шумом, пыхтя и отфыркиваясь, словно морж, ввалился Фюрст, за ним вошла ладненькая Урсула. Минутой позже появился Мадер и с ним чуть прихрамывающая, но чопорная Агата. У Джемал на радостях вылетело из головы, что Черкез в честь прихода Ашира пригласил их всех на ужин.
Фюрст, едва поздоровавшись, без приглашения ринулся к столу, щедро уставленному выпивкой и холодными закусками. Сгорая от стыда, Урсула пыталась как-то удержать мужа, но тот, досадливо махнув рукой, схватил глубокую тарелку, наложил горку всякой снеди, налил шнапса в винный фужер и, не дожидаясь остальных, опрокинул его в рот, шумно крякнул, с чавканьем задвигал челюстями.
Мадер, как всегда, вел себя деликатно — принес Джемал и Урсуле яркие гвоздики, сделал им уместные комплименты, перекинулся с Черкезом и Аширом шутливыми, малозначащими фразами. А когда хозяйка дома, пытаясь загладить бестактность Фюрста, торопливо пригласила всех к трапезе, он, взяв под руку Агату, подошел с ней к столу.
Фюрст взгромоздился на том месте, где положено сидеть хозяевам дома, и торопливо отправлял в рот большие куски курицы, вареного мяса, бутерброды. Бедная Урсула попыталась заменить мужу захватанный жирный фужер на рюмку, но тот с набитым ртом промычал:
— Оставь! Ты же знаешь, я никогда не пьянею!..
Мадер едва удержался от саркастической улыбки: с таким аппетитом мудрено опьянеть. Вспомнил недавнюю поездку в Луккенвальде, свое предложение встретиться с туркестанцами прямо у коменданта. Но Фюрст наотрез отказался, вызвав всех поодиночке в свой кабинет.