Вели Каюм вложил кинжал в ножны, спрятал в столе.
— Усташи — настоящие джигиты, — смаковал он.— Вот у кого поучиться нашим туркестанцам. Усташи не предали забвению обычаи отцов, знают, как расправляться с врагами.
— Но то мужественные, достойные враги, — сказал Ахмедов. — Те, кто бьется в бою насмерть.
— Вы не себя ли имеете в виду? — Каюм насмешливо взглянул на Ахмедова. — Вы же в плен сдались по доброй воле, шкуру свою спасали. — Заметив его обиженное лицо, но довольный своей шуткой, рассмеялся: — Вот так, Ахмедов, с вами будут разговаривать большевики, если вы попадетесь им в руки. А вообще справедливости ради скажу, что враги наши — мужественные. Русские всегда были храбрыми и умелыми воинами. Но мы сильнее — и победим! Русское оружие не сможет устоять против немецкого. Настанет день, когда мы, подобно Тимуру, пройдем по Кавказу и Ирану, Малой Азии... Мы взойдем на Гималаи, объединим могучей рукою тюркские народы, создадим великий Туран. Чтобы обрести родную землю, иметь свой хлеб, завоевать победу, мы прольем много человеческой крови. Теперь вам понятен девиз на кинжале?..
Видно забыв о своей обиде, Ахмедов часто, иногда невпопад поддакивал президенту, угодливо кивал, соглашаясь во всем. Таганов же застыл изваянием, молчал, не прикоснувшись к кофе. На вопросительный взгляд Рут сухо ответил: «Страх не люблю кофе. Никогда его не пил». Разведчик понимал, что ведет себя неправильно, но ничего не мог поделать с собою, чтобы преодолеть чувство омерзения, охватившее все его существо.
— Это задача с дальним прицелом, — Каюм удивленно посмотрел на Ашира, — освободить Туркестан. Тогда я создам ханство, может, стану даже падишахом, а вы моими нукерами. Тот, кто верой и правдой будет служить мне, станет визирем в моем правительстве... Туркестан велик, от Индии и до Каспия, значит, велики будут и мои владения. В каждой из провинций я посажу своего наместника... — Будущий повелитель мечтательно закатил глаза. — Вы только представьте! Рахман Ахмедов — туркменский или хивинский наместник падишаха Туркестана! А можно и президента! Разве плохо звучит? — Каюм довольно засмеялся и даже пустил слезу.
Таганову с превеликим трудом удавалось скрыть брезгливое отвращение к «отцу Туркестана» — так хотелось дотянуться через стол и сжать пальцы на хищном кадыке сидевшего перед ним предателя. Вот когда Ашир лишний раз убедился, что разведчик похож на канатоходца, который без подстраховки ходит над самой пропастью, чуть неверное движение — и сорвешься вниз.
Каюм видел, как блеснули глаза Ашира, и презрительно подумал: «Басмач несчастный! Посулил теплое местечко Ахмедову, а у того глаза тоже разгорелись, министром или наместником себя уже видит. Хотя он, пожалуй, поумнее кретина Ахмедова. А кому сейчас нужны умные люди? От них один вред — зазеваешься, глядишь на твое место сядут... Но как странно, недобро блеснули глаза этого туркмена». И президент нетерпеливо взглянул на часы, нервно забарабанил пальцами по столу, потом встал, заходил по кабинету, давая всем своим видом понять, что аудиенция окончена.