А вон еще один «свой» идет... Таганов издали увидел приземистую фигуру Ахмедова, но не подал виду, что заметил его. Тот сам окликнул Таганова.
— Гадырдан[27], какими судьбами? — Предатель, увидев земляка в черной эсэсовской шинели и темной шерстяной пилотке, с которой оскалил зубы череп нацистской кокарды, был немало удивлен. — А про тебя тут такое плели! Джураев говорил, что тебя расстреляли или в концлагерь бросили. А наш отец хвастал, что упек тебя на Восточный фронт... Не знал, что и думать. А ты вон как вырядился! — Его глаза завистливо блеснули. — Что с тобой стряслось?
Таганов многозначительно промолчал, зная, как это действует на подобных собеседников. Ахмедов заговорщицки подмигнул, дескать, все понял, и пригласил Ашира к себе домой.
— Вообще-то начальство тут одно дело поручило, — задумчиво протянул Ашир. — Да ладно, подождет... Кто знает, в кои веки нам теперь удастся поговорить?
В узенькой комнате, где едва умещались солдатская койка, стол, две табуретки и высокий обшарпанный шкаф, Таганов чувствовал себя как в карцере. Да живи он во дворце — все равно клетка! Как можно вот так, по доброй воле жить в эдакой дыре? Скитаться по чужбинам, побираться объедками с чужого стола, день-деньской сидеть в паучьем гнезде и мнить из себя «освободителя» родины...
Ахмедов еще раз было заикнулся — куда, мол, гадырдан, так неожиданно запропастился, — но Таганов не стал рассказывать о приключившемся с группой «Джесмин», только поднял глаза к небу: на все, дескать, воля аллаха и фюрера. Тот больше не докучал вопросами, видимо, по-своему расценив упорное молчание Таганова, и стал жаловаться, что в ТНК настоящего дела нет, влияние комитета на события ничтожно, кругом одни карьеристы и шкурники.
— Президент ненавидит каждого и боится всех, — зашептал Ахмедов, хотя в комнате, кроме них, не было ни души. — Туркестанский легион лопнул как мыльный пузырь. Но кое-кого из подонков земля пока носит. Недавно нашего отца вызвал к себе Розенберг, на совещание. Там, говорят, был и сам генерал Власов, и председатель «Украинской рады» Шандрюк, и грузинский президент Кедия, и главы татарского, азербайджанского комитетов... Розенберг орал и топал на них ногами, обзывал их нахлебниками, бездельниками. Наверно, сам получил нахлобучку от Гитлера, дела-то на фронте, поговаривают, не ахти хороши...
— Так уж и плохи? — засомневался Ашир. — Я слышал, немцы готовятся к летнему наступлению...
— Брехня все это! — Ахмедов махнул рукой. — Минувшим летом пошли в наступление. А что из того вышло? Потому и Розенберг бесновался. Больше всех досталось нашему лопоухому Вольдемару. Рут не было, а то бы она прикрыла мужа своим телом... — Ахмедов заматерился. — «Вы же, господин Вели Каюм-хан, — разглагольствовал Розенберг, — почти всю жизнь прожили в Германии, хорошо знаете наши порядки, а ведете себя так, словно только что попали в рейх...» Чтобы успокоить Розенберга, выступил Мадер. И ты знаешь, что он предложил? Вместо мелких национальных комитетов создать единый комитет всех порабощенных большевиками народов, сформировать единую армию. Так прямо и заявил: «Хватит разбазаривать ценный людской материал, сколачивать отдельные шпионские и диверсионные группы, от которых пользы, как от козла молока. Надо создать целую десантную армию, способную совместно с националистами активно действовать в советском тылу».