Полковник понял, что можно присесть за стол и, преданно глядя на шефа, добросовестно лукавил:
— Несносный Ван опередил нас и кое-где даже обманул. Если бы американцы обратились к нам за содействием, разве я отказал бы. Споун хоть и невелика фигура в американских рядах, но я его более уважаю, чем Динстона.
— А что это вы, государственный чиновник, все принимаете на личные симпатии: хочу люблю, хочу нет. В народные диктаторы метишь: бюрократический деспот. Точно тиран. Взятки берешь?
— Только мелкими купюрами.
— М-да. Наверное я тебя все же отстраню на время Что-то бесовское в тебе появилось. В "Ночном драконе" что произошло?
— Стреляли.
— Знаю. Сорок человек убито.
Чан непроизвольно изменился в лице.
— Сорок?!
— А ты сколько думал?
Думал меньше.
— Так что там было? И не думай мне лгать, все равно на чистую воду выведу.
Полковник нейтрально пожал плечами.
— Наверное, старые грешки. Монахи наказывают группировки, которые выступили против них в семидесятом. Ван исполняет.
Генерал пожевал губами, повертел нервно головой.
— Управы на них нет. Этому архару Вану под девяносто. И хворь его никакая не берет. Что он пьет?
— Энергия в нем мощная.
— Да не энергия. Кровь, наверное, пьет чужую.
Чан уже вдохновенно расслабился, небрежно махнул рукой.
— Может быть: если сорок человек в Гонконге постреляли.
— Ты меня не поддевай: молод еще.
Генерал беззлобно показал подчиненному тощий кулачок.
— Нехорошо. Я старый человек, плохо переношу смерть.
Но Чан продолжал оперативно философствовать.
— Чисто по-человечески они правы. Распоясались не монахи. Банды под вывесками всяких там «Триад» переходят все границы условности.
Закон для них уже не становится преградой.
— Что ты мне гнусишь, уважаемый. Или я меньше твоего знаю, кто больше попирает законы: банды или твои любимые братья-монахи. Одним можно убивать, потому что они хорошие. Другим нет: потому что они загодя уже преступники.
— Если бы закон надежно защищал конституционно всех, монахи не брались бы дружно за оружие. Их трудно поднять на вендетту. А так, — полковник по старой привычке оглянулся на дверь, — кто может и умеет, тот всегда защищается.
— Слушай, вольнодумец, все-то у тебя свое на уме. Думается мне иногда, что ты не второй, так третий человек в государстве.
Полковник нагнулся к своим бумагам, но дьявольская улыбка не сходила с его хитрого лица.
— Что ты там хихикаешь, неблагодарный. Не прячься от судьбы.
— Я думал, что вы об этом и так знаете.
— О чем?
— Ну-у, о том что я далеко не последний товарищ в Поднебесной.
— Смотри мне, не последний. Доиграешься. Теневой в постели: так теперь никого не боишься.