Она сидела на траве, некрасиво раскинув ноги, и рыдала. Никогда прежде Роган не видел, чтобы человек плакал так отчаянно. Она подвывала и взвизгивала, как маленький ребенок, и это могло бы показаться смешным, если б звуки эти не исходили из самой глубины ее израненного сердца. Она впивалась в землю длинными накрашенными ногтями, вырывала клочья травы, точно хотела перенести на нее всю свою ярость. Роган так и застыл рядом и ждал, но она его словно не замечала.
На дороге из деревни показались две девушки, совсем молоденькие, лет четырнадцати-пятнадцати. Они несли корзины с садовым инвентарем и какие-то мешки, весело болтали. Вошли через калитки на свои участки и начали копать. Розали подняла голову и долго смотрела на них, они тоже заметили странную девушку и бросали на нее любопытные, завистливые взгляды. Они завидовали ее чудесной одежде, тому, что рядом с ней стоит мужчина, по всему видно, богатый. Розали перестала плакать. Подобрала под себя ноги, протянула Рогану руку, заставила его сесть рядом на траву.
Потом уткнулась головой ему в плечо и тихо плакала еще какое-то время. И он понял: впервые за все это время она по-настоящему оплакивает своих погибших под бомбами отца и мать, брата, который лежит в холодной земле где-то в России. И еще он понял, что гибель родителей стала для молоденькой девушки таким шоком, что она была просто не в силах разумно воспринять эту потерю, до конца осознать ее. Потому и оказалась в психиатрической больнице. Теперь у нее есть шанс справиться со своим несчастьем, подумал Роган.
Рыдания постепенно стихли, какое-то время Розали сидела молча, смотрела то на деревню Бублинхаузен, то на двух девушек, копавшихся в саду. Те тоже время от времени поглядывали на Розали, словно оценивая ее дорогую одежду, ее красоту.
Роган помог Розали подняться на ноги.
— А эти две девчонки завидуют тебе, — заметил он.
Она кивнула, печально улыбнулась.
— Знаешь, я им тоже завидую.
Они доехали до Франкфурта, там, уже в аэропорту, Роган вернул взятый напрокат «Опель» представителям агентства. Розали была с ним до тех пор, пока не объявили регистрацию. Они вместе подошли к турникету, тут она остановилась и спросила:
— Послушай, а ты не мог бы забыть всех этих… остальных? Оставить их жить?
Роган отрицательно покачал головой.
Розали прильнула к нему всем телом.
— Если я потеряю тебя теперь, мне конец. Точно знаю. Пожалуйста, оставь их, забудь!..
Роган ответил тихо:
— Не могу. Возможно, я смог бы простить Дженко Бари и того венгра, Паджерски. Но Клауса фон Остена не прощу ни за что и никогда. А поскольку собираюсь убить его, то и остальных тоже придется. Иначе никак нельзя.