– Живи, – процедил он сквозь стиснутые зубы.
– Да ты… да я тебя… да я вас обоих…
– Ты бы заткнулся, – посоветовал Егор.
– Уволена… без выходного пособия… так ей и передай…
– Передам, не переживай, мордастый.
Вот такой у него получился денек, насыщенный информацией, событиями, мордобоем и душевными терзаниями. Слова того гаденыша колючками засели в сердце. «И вашим, и нашим. Что с нее взять, с зэчки?..» А Настасья говорила, что у нее с бывшим теплые отношения. Вот они, оказывается, до какой степени теплые. И ведь упрекнуть ее не в чем: выживала девчонка, как могла. Тогда что ж на душе-то так муторно?.. Егор знал отчего, знал, но самому себе признаваться не хотел, чтобы не было еще больнее.
И вот сейчас она смотрит на него своими глазюками ведьмовскими и спрашивает, почему она уволена. А потому и уволена, что дура! Потому что и вашим, и нашим… Ладно бы с нормальным мужиком, а то ведь с этим ублюдочным… Он ее на зону спровадил, а она с ним на столе…
– Ну что ты уставилась на меня?! – рявкнул он. – Непонятно что-то?! Так я тебе объясню!
– Да уж объясни, будь любезен!
Ишь, еще и огрызается…
– Твой бывший тебя уволил! Что здесь непонятного?
– За что?
– За то, что ты и вашим, и нашим… – Егор осекся.
– Что – и вашим, и нашим?
– Да все! Вот ты скажи мне, Настасья, неужели после того, как это чмо мордастое тебя предало, тебе с ним не противно было?
– Что – противно?
– Да спать с ним, вот что!
– А кто с ним спал? – спросила она растерянно, и только потом, похоже, до нее дошел смысл сказанного. – Егор, ты думаешь, что я с Сашкой? – Она устало присела напротив, подперла кулаком подбородок.
– Это он так думает, – неожиданно Егор понял, в какую дурацкую ситуацию попал: обсуждает с малознакомой девицей ее интимную жизнь. Да ладно – обсуждает, он же еще и осуждает…
– А откуда ты знаешь, что именно он думает? – Под ее внимательным взглядом вся его злость испарилась. – Ты с ним виделся?
– Хуже. Я ему морду бил.
– За что?
– За тебя. Он сказал, что ты и вашим, и нашим, вот я ему и врезал. Вообще-то, до этого я ему тоже врезал.
– А до этого за что?
– Тоже за тебя. За то, что ты из-за этой сволочи четыре года отсидела.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю!
Она долго молчала, а потом сказала:
– Егор, он все наврал. Веришь?
– Верю.
Конечно, он верил. Теперь, когда она так близко, только руку протяни, совершенно ясно, что все это ерунда и происки врагов. А руку он все-таки протянул…
Ее волосы были мягкими и прохладными, а щека горячей. Губы, наверное, тоже горячие, но проверить он не успел – Настя вдруг разревелась.
Ну что же это такое?! Да что же она плачет-то?! Егор давно усвоил, что женские слезы – это страшное оружие. Все его бывшие подружки умели пользоваться им просто виртуозно. Наверное, понимали, что ему проще уступить, чем становиться причиной и свидетелем этого безобразия под названием «женские слезы». И Настасья туда же: стоит ему подойти ближе, чем на полметра, как она ударяется в рев.