– А чего ж не выстоять? Ноги-то у него как раз целы. – Матвей пожал плечами. – Только надо, чтобы его придерживал кто-нибудь… или головню горящую рядом держать.
– Головню?
– Угу. Прижигать, чтоб не притворялся, а то завалится и сделает вид, что без памяти. Слушай, Минь, а зачем надо, чтобы он стоял?
– Судить его буду. Лесовики, вишь, хотят его по своему обычаю деревьями разодрать, пришлось даже самострелами пугнуть, а я кой-чего поинтереснее придумал, только не знаю, выйдет ли.
– А чего придумал-то?
– Увидишь. Вон Егор с Треской идут, сейчас опять про раздирание деревьями талдычить будут.
– Михайла! – заговорил десятник Егор, едва миновав отроков, охранявших Спиридона. – Чего ты эту гнусь бережешь? Отдай его дреговичам – и по справедливости будет, и нам возни меньше.
– Нет, дядька Егор, я его судить буду.
– А ну, хватит! Заигрался в сотника! Тут и постарше тебя мужи есть, и они решили…
– По возрасту – да! – перебил Мишка. – А по знатности – нет! Господин воевода Погорынский на том берегу Случи, все бояре там же, а из бояричей старший я!
– Ты что, головой ушибся, соп… – Егор запнулся, так и не договорив слово «сопляк».
– Я! – чуть напряг голос Мишка. – Я буду судить, я буду и ответ держать перед воеводой, а доведется, так и перед князем Вячеславом Владимировичем! Ибо сказано: «В смерти волен только князь!» И если он захочет узнать: был ли перед казнью суд, кто судил и как судил – отвечу! Князь меня знает, и роду я не худого!
Мишкины аргументы оказались для Егора явно неожиданными, да тут еще и Треска сунулся не вовремя и не по делу – по-прежнему игнорируя боярича, он повернулся к Егору и спросил:
– Это что ж, у вас все сопляки такие борзые?
Егор зло дернул плечом и сказал, как отрубил:
– Иных в младшей дружине не держим! – Помолчал и добавил уже другим тоном: – Верши суд… боярич. Бурея нет, но у Глеба в десятке Гурьян… тоже умеет. Я ему велю к тебе подойти.
Суд много времени не занял. Мишка сидел на крыльце боярского дома и выслушивал свидетелей – по паре человек с Хуторов, Княжьего погоста и из пленников, освобожденных на ладье. Попытки красочно живописать зверства ляхов он пресекал с самого начала, интересуясь только свидетельствами предательства Спиридона. А сомнений в предательстве не осталось ни малейших – плененные на ладье ляхи подтвердили, что весь экипаж ладьи, кроме троих убитых, успел сбежать на берег, предварительно убив и ранив более полутора десятков нападающих, а Спиридона обнаружили забившимся под кормовой настил. Сгоряча его, конечно, поколотили, и он сам (сам!) предложил показать дорогу к богатым селищам, стоящим недалеко от берега Случи.