– Ну ты, – тихо прошептала она мне в ухо, – чтоб я больше таких мыслей у тебя не видела.
Я повернулся к ней. О господи, как же она меня читает…
– Ты нужен нам – мне, детям, – сердито выговаривала она мне шепотом. – Кто будет поднимать их до того, как они станут способны бросить вызов своей судьбе?
Я усмехнулся и, наклонившись к ее изящному ушку, прошептал:
– Ты.
Она качнула головой.
– Я не смогу. Я их слишком люблю…
И на это мне возразить было нечего. Потому что нам всегда приходится делать выбор, что для нас важнее – наша собственная любовь и спокойствие или их жизненный успех. И очень часто мы делаем его неправильно, принимая сторону любви и спокойствия и потому максимально ограждая ребенка от испытаний, от его собственных проб и ошибок, от опасностей улицы и общения с кем-то, кто может сделать ему плохо и больно… Многие скажут – и ладно! Мы примем на себя всю ту боль и горе, которые выпадут моему ребенку. Так что идите вы все со своими советами! И возможно, с этим можно было бы согласиться, хотя, когда вы ограждаете ребенка от испытаний, вы отнимаете у него его собственную жизнь, но… ведь и это тоже не навсегда, а всего лишь… Нет, не до того момента, когда он вырастет и станет сильным… а лишь до того, когда он все равно, но уже окончательно оторвется от вас. И, значит, вы уже никак и ничем не сможете ему помочь, как, возможно, помогли бы, отпусти вы его немного – на год-два-три раньше. И – да, я не только знал это, но и был способен… например, отправить Ивана в далекий и тяжелый путь на Дальний Восток испытывать и закалять себя и свой характер. А она… пока я был жив и рядом, ей было достаточно просто их любить…
– А еще ты нужен им. – И мое чудо легонько повела подбородком в сторону окон, за которыми лежала моя страна. – Ты даже не представляешь, любимый мой, как ты им нужен. Как им нужен государь. – Она сделала короткую паузу и закончила: – Особенно такой, который знает, что царский венец – это не привилегия, не индульгенция, а тягло…
И как с ней было не согласиться?