не способен на большее? Или просто устал искать свое настоящее место в жизни и окончательно сдался…
Так вот, когда я начал задумываться об итогах, то меня резануло острое чувство. Такое бритвенно острое сожаление от того, как много я еще не успел... и как мало времени мне осталось! И я решил не терять его попусту, подгадывая то, что нужно успеть, к различным поводам и событиям. Есть информация, которая поможет моей стране, и теперь уже, слава богу, есть те, кто будет и, главное, сможет в ней разобраться. А также есть давно уже известное всем Белкино, в коем есть пустующие, вследствие того что школьные отроки сейчас все в летних путешествиях, спальни на две тысячи мест и несколько залов, каждый из которых способен вместить три с половиной сотни человек. Чего более надобно-то? С каждой государевой лечебницы вызываем по пяти дохтуров, ну чтобы увеличить охват, да с сотню аптекарей, да профессура… И того довольно.
Обчество учредилось помпезно. Был и доклад, коий сделал Кузьма Полторанин, ныне возглавлявший самую ближнюю к Кремлю Китайгородскую цареву лечебницу, сейчас активно перестраиваемую. Были и выборы совета, главой коего единодушно предложили быть мне. Было и мое объявление о том, что следующий «симпосий» сего обчества, коий состоится через пять лет, я беру на свой кошт. Ну а уж потом, господа дохтура, – сами-сами. И «симпосий» тот должен быть не просто так, посидеть да друзей по учебе повидать, а чтоб было чем поделиться с ими, друзьями да по ремеслу собратьями, полезным, чего сам достиг. Ну хотя бы по одному такому докладу – от каждой царевой лечебницы. Я же обещаюсь все такие полезные доклады собрать, да издать, да потом получившуюся книжицу по всем больницам и медицинским кафедрам разослать. Чтобы и остальные, кого на «симпосии» не было, не токмо рассказы тех, кто побывал, слушали, но и сами о том, о чем здесь разговоры велись, ведали бы… А потом вздохнул и кивнул служкам, кои разносили по рядам пачки бумажных листов и только что запущенные в производство карандаши…
– Ведомо мне стало, – начал я уже давно написанное и с тех пор, вероятно, раз сорок переписанное, кое я за это время выучил совершенно наизусть, – что причиной множества болезней служат твари мелкие, глазу человеческому неразличимые и токмо в мелкоскоп видимые. Да и то не все и не в каждый. Можа, даже тот мелкоскоп, в коий некоторые из них различить можно, и не придуман покамест вовсе… – Я сделал короткую паузу и бросил взгляд в зал.
Они писали. Все. Еще пару минут назад они сидели в этом зале довольно вальяжно, почитая себя профессионалами, знающими то, что другим неведомо, а о кое о чем эти другие даже и догадаться не могут, а сейчас они писали. Нервно водя по бумаге, рвя ее, ломая грифель, шипя и нервно подзывая служку с требованием срочно, бегом, притащить новый.