… Ну, естественно, я сразу же, как услышал эту информацию, тут же сделал стойку. Ибо, вследствие того что наш основной торговый порт Архангельск имел крайне короткий период навигации, в торговле с Европой мне приходилось делать основную ставку на эксклюзивный товар. Так что после того, как я свернул программу массовой стажировки, оставив в каждой стране только по одному своему представителю, в Венеции я оставил аж троих. И велел встать на уши, но сманить-таки несколько мастеров-стекольщиков с острова Мурано. Однако пока результатов не было…
– Пришел ответ от Константинопольского патриарха, государь, – сообщил мне Игнатий и, повинуясь моему жесту, присел в кресло у стола для совещаний.
Я расположился напротив.
– И что он пишет?
– Вот, ознакомься. – Игнатий протянул мне грамоту.
Я быстро пробежал глазами написанный на греческом текст, хмыкнул и вернул грамоту патриарху.
– Ишь как витиевато денег просит… Другой бы сразу и не понял.
Игнатий сдержанно рассмеялся. Он был тот еще пройдоха, да к тому же выходцем как раз из той самой стонущей под османами Греции и все прекрасно понимал.
– Ну… главное, чего мы от него просили, он исполнить согласился, – констатировал я. – А денег – дадим. Деньги есть. Да и отбояриваться тем, что, мол, только эвон отвоевали, – уже невместно. С окончания Южной войны уже пять лет прошло…
За эти пять лет в стране многое изменилось. Была окончательно обустроена южная граница. Вторую крепость на Перекопе решили не ставить, она была не нужна, потому что никаких крымских татар в Крыму больше не было. Жалкие остатки этого народа дружно решили убраться куда подальше, рассеявшись по просторам действительно великой Османской империи. Так что южные границы охраняли две крупные крепости, в которых я держал гарнизоны по пять тысяч человек, и две поменьше – Темрюк, отданный мною донским казакам, уже начавшим перебираться на реку Кубань, и Край, заложенный в устье Дона и занятый малым гарнизоном запорожцев[2]. До конца осады Очакова их дожило всего около шести тысяч, и, поскольку Озю-Кале по подписанному мною и Ахмедом I договору снова переходил османам, я предложил тем запорожцам, что решили перейти под мою руку, построить для них новую крепость. Но Сагайдачный с большинством сотоварищей предпочел сохранить как можно больше независимости и уйти обратно на Сечь. Впрочем, сначала он даже сгоряча предложил мне взять под свою руку Сечь, да и все Запорожье. Но это означало немедленную войну с Польшей. А мне следующая война, едва лишь успели закончить предыдущую, была не нужна. Поэтому я поблагодарил его и сказал, что пока отказываюсь от такого подарка. Он понял. Поэтому расстались мы друзьями, и Петро сказал, что, пока он гетман, ни один казак не вынет саблю из ножен, чтобы идти на Русь. Ну и если православному царю снова понадобятся славные воины, то он знает, где их искать… А кроме того, оставил атаманом над теми, кто решился-таки осесть в новой крепости – Крае, своего ближайшего сподвижника Петра Одинца. Ну, типа, им на турку мимо плыть, так пусть лучше здесь свой сидеть будет, чем неизвестно кто. О крестном же целовании ни он, ни я деликатно решили не упоминать…