С огромным любопытством всматривался и вслушивался я во все, что передо мной происходило. Такие совещания были новостью для меня, в нашей клинике они никогда не проводились. Выступавшие говорили очень сжато и не все, а только те, кто со вчерашнего дня мог прибавить какой-нибудь наблюденный факт к цепи уже собранных. Одна из нянь сказала, например, что больной Ткаченко продолжает кормить живущих при санатории приблудших собак, унося для этого от обеда и завтрака кусочки недоеденного. Она сделала свое сообщение очень коротко, прибавив, что Ткаченко «с собаками ласково разговаривает, если никого нет вблизи». Садовник неожиданно заметил, что, по его мнению, больная Меркулова «в душе добрая», но доказательств не привел. Я еще никого не знал и не помнил по именам, поэтому в потоке мелких сообщений не мог ничего разобрать, но смотрел, как Фёрстер, выслушивая, все это записывает, ставя на полях число месяца и фамилию сказавшего. Когда совещание кончилось, он вынул из тетради листок и протянул его мне:
— Сергей Иванович, здесь описаны неврозы нескольких больных. Я отобрал для вас всего пять случаев. Вы увидите, что изложение не трафаретное и не в специальных терминах. Познакомьтесь с больными, чья история тут написана, и попробуйте распознать их человеческие характеры — вот вам первая задача. А потом поговорим.
Я взял мелко исписанный листок и спрятал его в грудной карман. Мне не терпелось догнать Маро и Ястребцова. Обежав аллеи парка и не найдя их, я спустился вниз, к лесопилке.
Жара стояла нестерпимая, горы были покрыты облаками. Пробежав мимо флигеля, я зашел под деревянную крышу лесопилки, где лязгали машины, но никого не увидел. В будочке тоже никого не было, кроме техника. Я окликнул его и, когда он повернул ко мне свое бледное лицо, спросил:
— Вы не знаете, где Марья Карловна?
Он молча показал рукой на родничок и отвернулся. Маро действительно оказалась возле родничка. Она сидела на бревне, опустив руки на колени и глядя прямо перед собою неподвижным взглядом. Ястребцов стоял возле нее со шляпой в руке и что-то говорил ей. Увидя меня, Маро порывисто встала, а Ястребцов замолчал. Я подошел, запыхавшись, и в первую минуту не знал, как и чем объяснить свое появление.
— У вас галстук развязался, — сказала Маро, помогая мне в моем замешательстве, — стойте смирно! — Тонкие руки поднялись к моему подбородку, и, покуда Маро завязывала галстук, я заметил, что они дрожали. Потом она снова села на бревно и посадила меня рядом.
У Ястребцова был рассеянный и элегантный вид. Он обмахивался веткой орешника, время от времени покусывая ее своими черными зубами.