У репортера всегда должна быть зажигалка. Но я не могу сказать ей об этом. Я замечаю “Манджел Информер”, который она читала, и думаю, узнала она меня или нет.
— Слушай, я тебя знаю, — говорит она, внося ясность. — Ты этот…
Я накрываю ее руку своей и подмигиваю. Это рискованный шаг. Либо она меня поймет и промолчит, либо меня отсюда вышвырнут. Она отодвигается и начинает наливать пиво. Я думаю, не лучше ли просто уйти. Может быть, это не моя глубина? Может быть, не стоило так прилежно учиться в школе?
Она ставит передо мной полный стакан. Я не пью, но об этом я ей не рассказываю. Она наклоняется ко мне. Природа не обделила ее прелестями, и я понимаю, что невольно начинаю ее хотеть. Я делаю глоток пива, чтобы успокоиться.
— Ты, кажется, нормальный, — говорит она. — Единственный, кому не наплевать.
На что?
— На этот город и на то, что происходит с детишками. Только посмотри на них, — говорит она, кивая на безумную разгоряченную толпу у меня за спиной. — Они все здесь. Это их дом, место, где все происходит. Что ж ты так долго ждал?
Я смотрю в глаза этой женщины и понимаю, первый раз за все время, что кто-то разделяет мои убеждения. Кто такой Ка-мэн?
Она нервно хихикает и отступает назад, прижимает палец к губам, ее глаза начинают бегать. Она ведет себя как пьяная. Но дело не в алкоголе, а в опасности ситуации. Убедившись, что никто нас не слышит, она снова наклоняется ко мне.
— Мой босс. Ка-мэн. Ник Нополи.
— Он ведь эти конфеты делает. Я видела, как он их делает, там, в своем кабинете. Мы никогда таких конфет в Манджеле не видели. Только после того, как он…
Она вдруг замолкает, кто-то из клиентов пришел за добавкой. Я понимаю, что это конец нашей беседы, и ощущаю неожиданную грусть. Она берет пустую кружку у клиента и отходит. У него жирные черные волосы и волчья пасть. Он ухмыляется мне, обнажая блестящие розовые десны. От этого мне становится паршиво, как будто он обманом заставил меня есть его экскременты. Я оставляю на стойке купюру, чтобы оплатить выпивку и отхожу. Человек забирает деньги себе, но я не собираюсь с ним спорить.
Выбираясь наружу, я бросаю быстрый взгляд на вышибалу, прикидывая, заметит ли он что походка у меня неожиданно стала нормальной. Но он меня не видит. Он смотрит в небо, будто колесницы с ангелами, которые он давно ждал, спускаются, чтобы забрать его к себе.
Я спал. Это я знал. Знал, потому что был в своей спальне и слышал, как мама и мой старик ссорятся. Но мама умерла, когда я был совсем мелким, и именно из-за этого я и просек, что это сон. Потому что я не был младенцем. Взрослым я тоже не был, но уже достаточно повзрослел, чтобы грабить. Я знал это, потому что смотрел портативный телик, который мы с Легсом и Финни вынесли из одного дома. Он был черно-белый, и нормальной картинки от него было не добиться. Но это было лучше, чем оказаться там, внизу.