Она вытерла руку одним из своих лучших кухонных полотенец — ни слова не сказав о том, что оно все пропиталось кровью, — а потом забинтовала ее. После этого я себя почувствовал в полном поряде, как будто, залатав мне руку, она справилась со всякой мелкой хуйней, которая мешала моей жизни быть ровной и гладкой. Я поцеловал ее в щеку, сказал “спасибо” и похлопал ее по заднице, а потом пошел к холодильнику, оставив ее разгребать бардак.
В холодильнике не было ничего, кроме масла, куска сала, четырех старых картофелин и половины бутылки шампанского. Я вино, бля, ненавижу. Это только для баб и пидоров, для настоящего мужика, вроде меня, это не канает. Я захлопнул дверцу холодильника и оглядел кухню, думая, куда она девала водку.
— У тебя есть сигарета, Сэл? — спросил я. Почувствовал, что она смотрит на меня и добавил:
— Мне нужно что-то от башки. А то как-то ведет, типа. Она взяла меня за руку и отвела обратно в гостиную.
— Отдохнуть тебе надо. — Она толкнула меня на диван и стала расшнуровывать мне ботинки.
— А, может, водка есть, Сэл? — сказал я. Потому что мне действительно надо было выпить. Ну, сколько ж можно, в конце концов — я уж и не помнил, когда последний раз делал глоток хоть чего-нибудь. — И как насчет сигареты?
Она глубоко вдохнула через нос и как-то натянуто улыбнулась.
— Я начинаю новую жизнь, Блэйк. Больше ты здесь водки не найдешь. И сигарет тоже. Это все пройденный этап. Я серьезно.
Она была какая-то напуганная, как будто построила здоровенный карточный домик, а я подошел и примериваюсь, как бы его разрушить. И честно говоря, какая-то часть меня очень хотела именно это и сделать. Ну то есть, да, Сэл пыталась завязать с бухлом. Вполне разумно. Выпивка ей никогда не шла на пользу, а в последнее время, судя по ее животу, вообще взяла над ней верх. Но сигареты — да бросьте вы, еб вашу мать. При чем тут сигареты? И как быть со мной? Я не курил уже хуй знает сколько времени, а самое меньшее, что может телка сделать для своего мужика — дать ему то, что ему нужно. Но я не стал ломать ее карточный домик.
Вам следует знать, я не такой.
Вместо этого я прижал ее к себе, пытаясь как-то забыть про швы на ее лице и про то, какая рыхлая и холодная у нее кожа.
— Знаешь, что? — сказал я ей на ухо. — Я тобой горжусь. Честное слово, горжусь, бля.
Она обхватила меня руками и так сильно обняла, что я решил, что сейчас повязка сползет и рука начнет кровоточить. Потом она немного ослабила хватку и начала всхлипывать.
— Эй, — сказал я, прижимая ее лицо к своей груди. Меньше всего мне сейчас хотелось на нее смотреть. Она и так достаточно паршиво выглядела, не хватало еще красного лица и разводов от слез. — Да что с тобой такое, бля?