Из любви к просвещению Антон тогда же рассказал своим приятелям-пятиклассникам, что оставшихся в живых с “Варяга” вывезли на лодках.
- На лодках? - закричал самый главный милитарист Генка Меншиков. - Во-первых, на шлюпках! И никто их никуда не вывозил! Ты что, не видел кино “Гибель “Варяга”? А в песне как?
И своим твердым маленьким кулачком, как он хорошо умел, ткнул Антона прямо в зубы. Всеобщая молчаливая поддержка была на его стороне. Плюя кровью, Антон плелся домой.
Это был не первый случай, когда его били за неверие в фантастические сведения. Первый был с орлом, когда он не поверил, что есть такие, у которых размах крыльев - от речки до улицы Набережной, то есть метров пятьдесят. Второй случай - когда Генка Созинов рассказывал, что огромные круглые валуны на Озере сначала были мелкой галькой, а потом выросли до размеров с пол-избы. Антон, опираясь на учебник “Неживая природа”, утверждал, что камни не растут, а только разрушаются. Третий - Антон усомнился, что если в середине пыльного смерча в землю воткнуть нож, то брызнет кровь - чёрта.
Но эти случаи Антона не учили, жажда света истины оставалась неистребимой. Еще в университете он чуть не подрался с Толей Филиным, оспаривая на основании фактов полководческий гений Сталина. Уже были напечатаны слова “культ личности”. Но как вскинулся Толя, как стал кричать, что Сталина партия посылала на самые важные фронты - и дальше по “Краткому курсу”. “И чего ты с ним об этом, - увещевал положительный Коля Сядристый, - его так учили в курском педучилище”.
Когда Антон просил Никиту рассказывать про Цусиму, он всегда отнекивался.
- Да прочитай в своем кирпиче, который ты мне показывал. А вот про “Варяга” - везде туфта одна. Есть у меня один дружок - с “Варяга”. В Омске живет. Приезжает иногда. Тоже кривой. Мы и дружим: пара глаз на двоих. Надо вас свести.
Но свести их Никите удалось, когда Антон был уже студентом; зато уж тут рассказ друга Никиты он записал. Забыл, правда, спросить такую мелочь, как фамилия рассказчика; теперь уж не узнать. По его рассказам, дело было так.
- “Варяг” с “Корейцем” на посту Чемульпо стояли - в распоряжении, значит, посланника нашего, Павлова… И японский крейсер тут стоял… Видим, снялся он и меж другими всякими судами путается… Ну, думаем, что-то не то… А ночью огни потушил, по-боевому, и ушел совсем. Утром посылает командир наш “Корейца” - с письмом в Порт-Артур… Отошел тот мили четыре от рейда - навстречу ему японская эскадра: шесть боевых, добровольческие и миноноски… Три мины в него пустили, однако не попали. Видит “Кореец”, - не пройти, повернул. Тут уже мы стали готовиться… За ночь на палубу столько снарядов понатаскали, что не повернуться. Командир наш Руднев на крейсер “Тальбот” поехал с англичанами и французами разговаривать, а японский адмирал прислал туда бумагу, чтоб на бой выходили. К нам на “Варяг”, значит, побоялся прислать. Вернулся командир на крейсер, команду на шканцы собрал: “Вот, братцы, - говорит, - война! Если бы они были порядочные люди, нас бы выпустить должны, а так… Сражаться будем до последней возможности и сдаваться не будем. Каждый делает свое дело. В случае пожара тушите без огласки, так же с пробоинами. Да что тут долго разговаривать. Осеним себя крестным знамением и пойдем смело в бой за веру, царя и отечество. Ура, братцы!” Тут музыка заиграла, “Боже, царя храни” запели, простились мы друг с другом, каждый другого просил, чтоб домой написал, если меня, к примеру, убьют. И пошли мы с рейда. А на всех судах англичане, французы, итальянцы команды повыстраивали, “ура” нам кричат, наш гимн играют… А японцев - шесть больших и восемь миноносок. Ну, они не дали нам выйти, как по закону должно, на восемь миль, а еще в проходе в самом узком месте стрелять зачали… “Варяг” сперва не отвечал. А потом началось - нельзя рассказать! Ну, упадет рядом с тобой кто, переступишь. Да некогда думать было. Каждый свое занятие имел. Мичмана нашего бомбой - одна рука осталась, по руке и узнали, нежная была такая, и манжет твердый, белый, в буквах - он на него стихи записывал… Капитан отлучился с мостика на минуту, а туда бомба - уже шел обратно - ничего, контузило только. Героический был капитан. Меня царапнуло тогда же - с тех пор и глаза-то нету. Потому и в кочегары пошел - с флота уходить не хотел.