В конце войны дядя Леня под Белой Церковью познакомился с полячкой Зосей, которой слал из Германии посылки. Тетя Лариса спрашивала, почему он ничего ни разу не прислал старикам, а если уж все отсылал Зосичке, то чего ж к ней не едет. Он отмалчивался, но когда особенно приставала, говорил отрывисто: “Написала. Не приезжай”. - “И ничего не объяснила?” - “Объяснила. Пишет: зачем приезжать”.
С войны он пришел членом партии, но об этом дома узнали только тогда, когда кто-то из его теперешних сослуживцев-железнодорожников сказал бабке, что Леонида Леонидовича недавно исключили, так как он, встав на учет, ни разу не заплатил членские взносы. Вернулся он в медалях, только “За отвагу” было целых три. Антону больше всего нравилась медаль “За взятие Ке - нигс - берга”. Про войну дядя Леня не говорил ни слова, а когда пробовали расспрашивать, как и что, говорил только: “Что, что. Таскал катушку”. И никаких чувств не обнаруживал. Только раз Антон видел, как он разволновался. Приехавший из Саратова на золотую свадьбу стариков его старший брат Николай Леонидович, закончивший войну на Эльбе, рассказал, что у американцев вместо катушек и провода была радиосвязь. Дядя Леня, обычно глядевший в землю, вскинул голову, что-то хотел сказать, потом снова опустил голову, на его глазах показались слезы. “Что с тобой, Лентя?” - поразилась тетя Лариса. “Ребят жалко”, - сказал дядя Леня, встал и вышел.
У него был блокнот, куда он на фронте списывал песни. Но после песни про синенький скромный платочек шла “Молитва митрополита Сергия, мостоблюстителя”: “Помози нам Боже, Спасителю наш. Восстани в помощь нашу и подаждь воинству нашему о имени Твоем победити; а им же судил еси положити на брани души своя, тем прости согрешения их, и в день праведного воздаяния Твоего воздай венцы нетления”.
Все было очень красиво: “подаждь”, “венцы нетления”, непонятно было только, кто такой “мостоблюститель”. Антон спросил у деда, тот долго смеялся, вытирая слезы, и позвал смеяться бородатого старика, бывшего дьякона, которого бабка кормила на кухне затирухой, но все же объяснил и добавил, что Сергий теперь уже не местоблюститель патриаршего престола, а патриарх. Потом они долго спорили с бородатым, надо ли было восстанавливать патриаршество.
Дядя Леня дошел до Берлина. “На рейхстаге расписался?” - “Ребята расписались”. - “А ты чего ж?” - “Ме’ста снизу на стенах. Уже не было. Говорят: ты здоровый. На плечи мне встал один. На него - другой. Тот расписался”.
Вскоре он женился. Невеста была вдова с двумя детьми. Но бабке это скорее даже нравилось: “Что ж им теперь, бедным, делать”. Не нравилось ей другое - что жена сына курит и пьет - сам он за годы службы в армии курить не научился и хмельного в рот не брал (на работе его считали баптистом: не только не пьет, но и не матерится). “Ну что ж, можно, понять, - говорила тетя Лариса. - Человек десять лет воевал. Одно место уже не выдерживает”. Жена его через несколько лет уехала на заработки на Север, оставив ему детей, как выяснилось, насовсем; он нашел вторую, которая тоже курила и пила уже по-черному. В пьяном виде она сильно обморозилась и умерла, от нее тоже остался ребенок. Дядя Леня женился снова, но и третья жена оказалась пьющей. Впрочем, каждый год исправно рожала.