Тихо.
Бритвой, с которой он не расставался.
Она сказала себе, что если бы что-то в этом роде произошло, воробьи бы уже знали об этом, они бы что-то сделали — и эта мысль помогла ей, но ненадолго. Воробьи были слишком великим неизвестным, окружившим их дом. Бог знает, то они будут здесь делать… или когда.
Сумерки медленно переходили в ночной мрак, когда Алан хрипло произнес:
— Они ведь поменяются местами, если это продлится достаточно долго? Тад начнет слабеть, а Старк начнет регенерировать.
Она была так потрясена, что почти выронила чашку кофе из рук.
— Да. Думаю, что так.
На озере прокричал лунь — единственный скорбный и резкий звук. Алан подумал о тех наверху, двух комплектах близнецов, один из которых пока отдыхает, а другой занят страшной схваткой в слившемся воедино их воображении.
Снаружи птицы наблюдали и ожидали наступления ночной темноты.
«Те качели уже начали раскачиваться, — подумал шериф. — Конец Тада поднимается, а конец Старка опускается. Там наверху за дверью, делящей вход на две половинки, началась эта перемена».
«Это почти все, — думала Лиз. — Так или иначе».
И словно ее мысль должна была что-то вызвать к действию, Лиз вдруг услышала, как задул ветер — странный, вихревой ветер. Только почему-то поверхность озера оставалась столь же тихой и гладкой, как у кухонного блюда. Она выглянула за стеклянную стену гостиной. «Алан», — попыталась произнести Лиз, и голос не послушался ее. Но дело было и не в этом.
Наверху раздался странный и непонятный свистящий звук, словно нота, извлеченная из сломанной флейты. Старк вдруг закричал резко и страшно:
— Тад! Что ты делаешь? Что ты делаешь? — последовал короткий звук, словно выстрел игрушечного пистолета. Через мгновение Уэнди начала плакать.
А снаружи в кромешной тьме, воробьи, миллионы воробьев замахали крыльями, готовясь взлететь.
Когда Лиз закрыла дверь и оставила обоих мужчин наедине, Тад открыл свой блокнот и глянул на мгновение на его разлинованную страницу. Затем он взял один из отточенных карандашей.
— Я собираюсь начать с торта, — сказал он Старку.
— Да, — ответил Старк. Выражение страстного нетерпения заполнило все его лицо. — Это правильно.
Тад опустил карандаш на чистую страницу. Это был момент, всегда доставлявший наибольшее счастье — как раз перед первым ударом. Это была своего рода хирургия, в результате которой пациент почти всегда умирал, но вы все равно прибегали к ней. Потому что это было тем единственным, что вы могли сделать. Только это.
«Только помни, — подумал Тад. — Помни, что ты делаешь».