Старк сам закурил «Пэлл-Мэлл», взял свой карандаш «Бэрол», открыл свой блокнот… и затем остановился. Он смотрел на Тада абсолютно честно и открыто.
— Я боюсь, старина, — сказал он.
И Тад ощутил большой прилив симпатии к Старку — несмотря на все, что он знал. «Боишься. Да, конечно, — подумал Бомонт. — Только те, кто еще ничего не понимают — малыши — не боятся. Годы пройдут, а слова на бумаге не станут более темными… но и белые поля, уверен, не станут белее вокруг слов. Боишься? Ты был бы безумнее, чем есть, если бы не боялся».
— Я знаю, — ответил Тад. — И ты знаешь, что это — единственный способ сделать требуемое.
Старк кивнул и наклонился к блокноту. Еще дважды он проверил написанный Тадом текст в последнем абзаце… и затем начал писать.
Слова сами собой формировались с ужасающей медлительностью в сознании Тада.
«Мэшин… никогда… не задумывался»…
Долгая пауза, затем почти взрыв, на одном дыхании:
…«что это такое — иметь астму, но если бы кто-то спросил его после всего произошедшего»…
Короткая остановка.
…«он бы вспомнил свое дело у Скоретти».
Старк прочел, что он написал, затем недоверчиво взглянул на Тада.
Тад кивнул.
— Это звучит, Джордж. — Он пощупал угол рта, который вдруг начало саднить, и ощутил, что там появилась свежая язва. Тад взглянул на Старка и убедился, что эта язва перекочевала к нему со рта Старка, откуда она внезапно исчезла.
Это происходит. Это действительно происходит.
— Продолжай, Джордж, — сказал он. — Выбей дьявола из всего этого.
Но Старк уже сам снова склонился над блокнотом, и сейчас он писал куда быстрее.
Старк писал почти полчаса и наконец отложил карандаш с жестом удовлетворения.
— Это хорошо, — сказал он тихо, пожирая глазами написанное. — Это настолько хорошо, как только возможно.
Тад взял его блокнот и начал читать — причем, в отличие от Старка, он читал все написанное. То, что он искал, начало прорисовываться на третьей странице из тех девяти, которые успел исписать Старк.
«Мэшин слышал ликующие возгласы и замер, сжимая свой „Хеклер и Кох“, а затем понял, что происходит. Гости — их было не менее двух сотен, — толпились у длинных столов, поставленных под гигантским сине-желтым шатром на досках, призванных защитить газон от острых шпилек женской обуви. Эти гости стоя и шумно приветствовали появление ввозимого торта, украшенного множеством воробьев».
«Он не знает, — подумал Тад. — Он пишет слово „воробьи“ и не имеет ни малейшего… понятия о них».
Он слышал над собой, на крыше их безостановочное движение, назад и вперед, и близнецы несколько раз поглядывали на потолок перед тем, как уснуть, поэтому Тад знал, что и они тоже слышат птиц.