Аббатиса испытывала немалое удовлетворение, наблюдая, как ее черная одежда усмиряет самых могущественных мужчин. Фицалан не был исключением. Ему было явно не по себе — и не потому, что он плохо умещался на стуле.
Она подавила улыбку. Теперь, примчавшись сюда, он явно не знал, что делать дальше. Он сжимал и разжимал пальцы, как если бы собирался заговорить. Этот жест был ей знаком. Ее муж относился к той же породе мужчин, которым слова давались труднее, чем действия.
Она дала ему помучиться, наслаждаясь этим до такой степени, что позднее ее ожидало раскаяние. Когда служанка принесла вино и коврижки, она нарочито медленно налила вина гостю и себе.
— Вы проделали нелегкий путь с самого раннего утра, — наконец произнесла она с притворным сочувствием. И указала на коврижки: — Я думаю, у вас не было времени позавтракать.
Испытывая все большую неловкость, он потер шею. Ей было приятно видеть, что он понимает ее недовольство тем, как он ворвался в ворота и нарушил мирную жизнь аббатства.
— Коврижки еще теплые, — настаивала она.
Он, давясь, проглотил две штуки — то ли из вежливости, то ли от голода — и запил их вином. Ей явно следовало бы поручить выпечку кому-нибудь другому, не сестре Катрине.
Не видя причин медлить дольше, она спросила:
— Вы знаете, что ваша жена появилась здесь с просьбой позволить ей постричься в монахини и остаться у нас навсегда?
— Экономка сказала мне, — признался он.
Его лицо покраснело самым жалким образом. Она вдруг почувствовала к нему симпатию. Едва взглянув на него, она отметила, что он красив. Пострижение в монахини не лишило ее зрения.
— Если зашла речь об аннулировании брачного контракта, можно предположить, что ваши отношения были не такими, какими они должны были быть.
Фицалан поперхнулся и как будто пытался заговорить, но она движением руки остановила его.
— Я поняла это из того, что Кэтрин появилась здесь среди ночи в сопровождении одного лишь старого слуги.
Фицалан, казалось, помертвел. Еще один обнадеживающий знак. Теперь он скорее всего понял, что его поведение прошлой ночью напугало его жену сильнее, чем он предполагал.
— Я знаю, что напугал ее, — довольно легко признался он, — но, клянусь, я никогда бы ее не обидел.
— Я говорю это не к тому, чтобы упрекать вас, лорд Фицалан. — Это было лишь отчасти неправдой. Она поступает так в высших целях, Господь простит ей. — Я знала леди Кэтрин еще тогда, когда она была крошкой. Возможно, я смогу помочь вам ее понять.
— Буду очень признателен вам, госпожа аббатиса, — сказал Фицалан, в глазах которого сквозило отчаяние.