— Данилыч, соседушка! Утро доброе! — радостно приветствовал Егора высокий кряжистый тип в кузнечном фартуке на груди и животе, заросший чёрной курчавой бородой, такое впечатление — по самые глаза. — У тебя же батяня — знатный лошадник! Вот, рассуди ты наш спор. Я говорю, что этот стригунок в бабках слабоват, да и дёсны у него желтоватые и рыхлые… Продавать его надо срочно, пока не отбросил копыта. Вот и Вьюга согласен со мной. А Васька балаболит, — ткнул корявым пальцем в худосочного юнца, лицо которого было щедро покрыто россыпью крупных алых прыщей, — мол, добрый конь получится из этого уродца. Вот рассуди ты нас, друг сердечный!
— Доброе утро, воистину — доброе! — важно провозгласил Егор, внимательно рассматривая лица спорщиков.
«Судя по тому, что кузнец обратился по отчеству, я здесь, определённо, в авторитете! — решил про себя Егор. — Поэтому и вести себя надо соответственно. Ну и лица у них: мальчишка весь в прыщах, у кузнеца физиономия разукрашена какими-то ямками и угрями, старик Вьюга и вовсе — одни сплошные оспины и родимые пятна. Видимо, совсем здесь плохо с косметическими препаратами…»
Егор неторопливо обошёл вокруг жеребёнка, присел, с видом знатока ощупал его ноги, нежно пальцем погладил по ноздрям, осторожно помял верхнюю губу, веско высказал своё мнение:
— Ты, Васенька, завсегда слушай старших. Они много чего видали по этой жизни. Никуда не годится этот коняшка-стригунок! Совсем слабый и хилый, чисто первый комар по ранней весне…
— Ну, Данилыч, ты горазд по-умному говорить! Иногда так завернёшь, хоть стой, хоть падай! — восхитился кузнец. — Только ты лучше здесь не ходи, хоронись, поближе жмись к господскому дому…
— Что так? — нарочито небрежно поинтересовался Егор.
— А то сам не знаешь?
— Не, ни сном, ни духом. Вот те крест!
— Да Фома тебя, Санюшка, ищет. Прибить грозится, бугай здоровый, — проинформировал рябой старик Вьюга. — Кто-то ему донёс, что ты его дочку Марфутку… Ну, того самого, сам знаешь, чего…
— Врут всё! — искренне возмутился Егор. — Наговор сплошной! Домогалась эта дура меня, врать не буду. Но отказал я ей, не нравятся мне такие глупые бабы. Где сам Фома-то сейчас?
— У себя, где ж ему быть ещё! — Прыщавый Василий махнул рукой в сторону сенника. — Мастерит чегой-то.
— Покедова вам, люди добрые! — кивнул головой Егор и бодро зашагал в сторону высоченного сарая, где складировали сено на зиму.
— Санюшка, ты уж там сторожись, не лезь сразу на рожон-то! — долетел обеспокоенный голос Вьюги.
У распахнутых настежь дверей сенника на массивной деревянной колоде сидел здоровенный детина средних лет, сноровисто насаживал на новое осиновое древко железные грабли. Большой такой дяденька — семь на восемь, восемь на семь, конкретный. Шикарная русая борода, пудовые кулачища, маленькие злобные глаза-щёлочки.